Князь Олег
Шрифт:
После этого послы были отпущены и этим же путем возвратились на корабль.
Гастинг и другие командиры внимательно выслушали их рассказ, и решили дальше развивать наметившиеся хорошие отношения. На другой день шестеро воинов подняли носилки с Гастингом и медленно направились к городским воротам. Там их беспрепятственно пропустили и провели к церковному собору, возвышавшемуся на центральной площади. Там Гастинг прошел обряд крещения, восприемниками его оказались епископ и граф, те самые люди, которые впервые встречали послов. Одновременно ярл получил и святое миропомазание.
— Жаль, что крестил меня не сам папа римский! — весело говорил Гастинг, возвратившись на корабль. — Интересно, в каком дворце
Глубокой ночью сначала на кораблях, а потом и в стане викингов, который был разбит возле пристани, внезапно зажглись огни, а потом раздался громкий плач и рыдания тысяч людей. Утром послы явились в город с известием, что Гастинг умер, но перед смертью завещал, чтобы его, как христианина, похоронили на кладбище городского монастыря. После этих слов послы положили перед епископом и графом личный меч Гастинга, прекрасной работы и богато инкрустированный, а также перстень и многие драгоценности. Дары были с благодарностью приняты, разрешение на похороны в монастыре выдано. Гастинга, одетого в броню, положили в гроб. По обеим сторонам гроба шли норманны, впереди несли назначенные церкви дары — перстни и пояс, оправленные в золото и серебро, мечи, секиры и другие драгоценности. Когда похоронное шествие приблизилось к городу, отворились городские ворота и навстречу вышел епископ со всем духовенством, в праздничных ризах. В благоговейном молчании с восковыми свечами, с распятиями впереди, процессия вошла в церковь, гроб был поставлен перед хорами, и отпевание было совершено со всей торжественностью.
Олег шел среди других воинов, ощущая правым бедром тяжесть меча. Мечи были спрятаны под одеждой у всех норманнов. Он шел и ждал, что их обыщут при входе в крепость, налетит охрана и всех изрубят. Но этого не произошло. Тогда он предположил, что их заманивают в ловушку и уж в городе, окружив всей массой войска, устроят настоящую бойню. Но и в городе никто их не окружал, никто даже не поинтересовался, не прихватили ли они с собой оружия. И тогда он стал удивляться, что население Рима, в столь беспокойное и смутное время, когда феодал шел войной на феодала, город на город, графство на графство и когда по суше и морю совершали грабительские набеги и норманны, и арабы, и венгры, и бог знает еще какие народы, допустило такую доверчивость и наивность. Он насмешливо наблюдал, как жители вставали на колени перед распятием и священниками, крестились и возносили к небу молитвы. Молитесь, молитесь, с усмешкой говорил он про себя, скоро вы узнаете цену своего простодушия.
После отпевания норманны подняли гроб и понесли на кладбище, расположенное внутри церковной ограды. Возле могилы они поставили его на две скамейки, отошли чуть в сторонку. Епископ стал читать последние молитвы.
Вдруг крышка гроба открылась и из него с мечом в руках, сверкая блестящими латами, с громким криком выскочил Гастинг:
— Вы чего это, твари безмозглые, решили живого человека похоронить?
Смертельный ужас парализовал духовенство и прихожан. Никто не двинулся с места, словно зачарованные смотрели они на чудом воскресшего мертвеца. А «мертвец» несколько раз взмахнул огромным мечом, и епископ рухнул к его ногам, изрубленный вместе со служебником в руках. В ту же минуту норманны выхватили спрятанные мечи и закололи всех священников и знатных людей, а остальных оттеснили в церковь и заперли там, объявив пленниками. Потом норманны бросились к воротам, убили охрану и впустили остальных воинов. Начался повальный грабеж города…
Гастинг приказал привести к нему графа. Граф был поражен происшедшим, но старался сохранить достоинство. Он первым заговорил, задирая кверху клинышком бородку:
—
— Хватит разводить антимонию! — грубо прервал его Гастинг. — Ты мне лучше скажи, где скрывается папа римский, и как можно скорее проведи меня к нему. Иначе я тебе сейчас же отрублю голову или посажу на кол, чтобы тебя видели все жители города!
— Папы римского у нас нет и его никогда не было.
— Как не было? Ты хочешь сказать, что он в городе не е. цвет, а обитает в какой-то своей резиденции в окрестностях? Так покажи туда дорогу немедля!
— Папа живет в Риме, а это далеко отсюда.
— Постой, постой, так, по-твоему, это не Рим, а какой-то другой город? — стал догадываться Гастинг.
— Совершенно верно. Наш город называется Луна, и он расположен в неделе езды от Рима.
Гастинг тотчас утихомирился. Откинувшись на спинку кресла, он некоторое время молчал, видимо переживая потрясение от полученной новости. Потом встряхнулся, хлопнул ладонью по подлокотнику и сказал жестким голосом:
— Ну что ж, Луна так Луна. Тем хуже для нее! — И обращаясь к норманнам: — Грабить город беспощадно! Брать все, что можно! Не щадить никого! А этого графа… Графа повесить на церковной ограде!
Норманны рассеялись по городу, совершая настоящее опустошение. Тысячи жителей были захвачены в плен и приведены на корабли, их планировалось продать в рабство в том же Магрибе. Город был разграблен до основания. Корабли отяжелели от пленников и захваченного богатства.
Попировав неделю, норманны вышли в открытое море. Погода стояла солнечная, с легким попутным ветром, и норманны продолжали веселье на кораблях. Наиболее похотливые выбирали красивых пленниц и забавлялись с ними на палубе или в каютах. Пленниками были забиты трюмы, связанными они лежали на корме и на носу каждого корабля, Гастинг вез их в Магриб, чтобы после продажи взять курс на родину.
До Магриба оставалось сутки хода. Утром Олег встал выспавшимся и отдохнувшим. Но почему-то муторно было на душе, словно он совершил что-то нехорошее, поступил не так, как подсказывала совесть. Он постоял возле борта, наблюдая, как от судна расходились светло-зеленые волны, прикидывал в уме, что бы ему могло испортить настроение, но так и не пришел ни к какому выводу. Увидел Рольфа, присел рядом. Тот готовил какое-то блюдо из фруктов, мяса и пряностей.
— Для нее?
Рольф с улыбкой взглянул на него, во взгляде его была теплота и нежность, ответил тихо:
— Проснется, а я ей завтрак подам…
— Любишь, что ли?
— Она такая ласковая, преданная и искренняя… Словами передать невозможно, как я счастлив с ней…
Такой разговор между ними состоялся впервые. Олег вспомнил свою беседу с Эгилем, раздумчиво пожевал губами, проговорил:
— Я одобряю твой выбор.
Глаза Рольфа неожиданно увлажнились. Он сказал растроганно:
— Спасибо, друг…
Олег прошелся по палубе, по-хозяйски окидывая взглядом корабль. Все вроде бы хорошо, все на месте, корабль легко несся по голубому простору, а тревога в сердце не проходила. Видно, сказывалась усталость от долгих месяцев походной жизни, битв и сражений. Пора домой, на родину, в тишину и покой.
К вечеру стал крепчать ветер. Пошли волны с белыми гребешками. Олег приказал поставить на борта, специально изготовленные металлические стержни и протянуть веревку: если кто-то зазевается и его швырнет с палубы, он сможет ухватиться за нее.
Наступил вечер, быстро навалилась темнота, как это бывает на юге. На кораблях зажглись факела, и вскоре море кругом покрылось сотнями дрожавших, мерцающих огней. Ветер не только не стих, но еще больше усилился. Олег приказал развернуться носом на волну, посадил за каждое весло по три человека, сам встал за руль.