Князь-пират. Гроза Русского моря

Седугин Василий Иванович

— Я не один пришел, с женой, — осторожно сказал Иван Ростиславич.

— Дело житейское, у нас есть такие. Живут, воюют. И тебе тоже хату выделю, есть небольшая, как раз на двоих. Заселите.

Наутро — круг. Люди пришли хмурые, пасмурные, с помятыми лицами, но смотрели дружелюбно, даже с некоторым интересом. Одеты были кто во что горазд: кто в льняные рубашки и широкие штаны-шаровары, на некоторых были одеяния из дорогих тканей, за цветные кушаки заткнуты кинжалы и короткие мечи. У одних торчали взъерошенные волосы, у других они были перевязаны. Большинство

носили бороды, но некоторые оставляли длинные усы.

Старшина встал на небольшой помост и движением руки подозвал всех подойти поближе. Приказание было исполнено незамедлительно.

— Братья, — сказал он повелительным голосом, — я собрал вас для того, чтобы представить новых людей, которые хотели бы влиться в наше общество. Вот они стоят перед вами. Если есть вопросы, задавайте. А потом приступим к голосованию и решим, то ли принять их к себе, то ли отправить обратно той же дорогой, откуда пришли.

— А правду говорят, что среди них князь находится? — спросил кто-то.

— Князь? — переспросил старшина. — Такого не слышал.

И, обращаясь к пришедшим:

— И что, действительно среди вас есть князь?

После некоторого колебания вперед выступил Иван Ростиславич.

— Я из князей.

— И каких будешь?

— Из галицких.

— Наш город принадлежит галицкому князю. Значит, мы тебе подчиняемся? — насмешливо спросил старшина.

— Может, и подчинялись. Только прогнал меня с престола дядя мой, Владимирко. Нет у меня никаких владений. Я гол как сокол, вроде вас.

Эти слова вызвали оживление в толпе. Послышались голоса:

— Вот это дядя! Расправился с племянничком…

— Князя в бродники превратил!

— Как говорят, от сумы не отрекайся…

Когда говор поутих, старшина спросил Ивана:

— У нас князей нет. У нас все равны. Кого мы изберем, тот у нас и старший. Согласен ли подчиняться законам братства и мне, старшине?

— За тем и шел к вам. Буду равным среди равных.

— Вот это нам подходит. Ну что, братцы, берем бывшего князя в наше общество?

— Согласны-ы-ы!.. — выдохнула толпа.

— Про других и говорить не будем. Считайте себя зачисленными в вольные люди, — обратился он к спутникам Ивана. — А теперь, братцы, поговорим о деле. Вижу, поизносились и поиздержались вы основательно. У некоторых и на хлеб не осталось…

— Что на хлеб! — выкрикнул кто-то задорно. — Тут на вино не хватает!

Дружный хохот покрыл эти слова.

— Значит, всем нам пора отправляться на работу. А работа у нас недалеко — на Дунае. Так я говорю?

— Верна-а-а!

— Засиделись совсем!

— На промысел пора!

— Значит, так, — продолжал старшина, когда все успокоились. — Три дня даю вам на подготовку, а на четвертый выступаем. Чтобы все было у каждого в порядке, а самое главное — каждый из вас. Пьяных и с похмелья будем гнать в три шеи!

Четыре дня смолили и конопатили лодки, чинили весла, готовили припасы. На пятый, утром, вереница лодок потянулась по течению Берлада, затем по реке Сирет спустились в Дунай. Там в небольшом заливчике

попрятали лодки, а сами укрылись среди кустарников, которых росло по берегам бесчисленное множество. По обе стороны были высланы дозоры, которые должны были дымом костров сообщить о появлении купеческих судов. Стали ждать.

Агриппина увязалась с Иваном, хотя он и пытался ее отговорить. Однако она у кого-то купила мужскую одежду, заткнула за кушак короткий меч и заявила решительно:

— Буду с тобой рядом, что бы ни случилось!

Теперь она с чисто женской заботливостью обустроила местечко, где они залегли: сначала наломала и настелила веток, а потом сверху накидала травы, которую нарвала на ближайшем лугу.

— Может, долго придется сидеть в засаде, — деловито говорила она. — А от сырой земли можно легко простудиться и заболеть.

Глядя на нее, шутя и посмеиваясь, оборудовали свои лежанки и другие бродники.

За это время Иван привык к Агриппине. Пусть они сошлись нечаянно, пусть не венчались, но он считал ее законной супругой, и даже больше того — надежным и верным другом, оберегал и защищал, хотя порой бывал грубоват, но она принимала все должным образом. Иван удивлялся, как легко сносила она тяготы жизни, лишения в пути, была терпеливой и ровной, и все больше и больше привязывался к ней.

Потянулись томительные дни ожидания. Сначала было интересно наблюдать, как мимо них величественно текли огромные массы воды. Противоположный берег виднелся тонкой темно-зеленой полосой, вода глянцево переливалась, ослепительно искрилась бесчисленным множеством блесток, иногда на ней возникали мощные буруны, которые увлекали за собой плывший мусор; громко крича, летали чайки, стремительно падая на поверхность глади, выхватывали рыбешку и тут же уходили ввысь; высоко в небе парили коршуны. Шла веками сложившаяся спокойная, мирная жизнь…

А потом все надоело. Не хотелось ни на что смотреть. Безделье изматывало, делало людей нервными. Питались, как обычно, сообща, на костре варила и жарила Агриппина. Она душу вкладывала в свое дело, и пища получалась вкусной и сытной. Только одному броднику почему-то не нравилась. Это был полнощекий, толстоватый парень, с сонными глазами, звали его Колояром. Он всегда немного еды оставлял в своей чашке, подходил к Агриппине и говорил капризным голосом, что на этот раз она или недосолила, или, наоборот, соли положила слишком много, или мясо недоваренное, или рыба расползлась в похлебке… Вот и на этот раз подошел он со своей чашкой и стал нудно выговаривать:

— Ну что ты, Агриппина, варить никак не научишься! То у тебя одного не хватает, то другое сделаешь не эдак…

Он ей так надоел и обрыдл, что она терпеть его не могла, поэтому спросила раздраженно:

— Что на этот раз тебе не по нраву?

— Чего-то ты в похлебку не доложила.

— Ну и чего же я забыла добавить?

— Чего-то такого не хватает.

— Ты скажи, чего бы тебе хотелось?

— Сам не знаю. Но вот чего-то недостает.

У нее кончилось терпение, и она в сердцах ответила: