Эта точка зрения прямо противоречит доктрине, царящей в наших журналах, и потому, делая мне честь считать меня главным представителем враждебных им идей, они осыпают меня бранью с пылом, достойным лучшего применения. Наша печать почти целиком находится в руках террористов-социалистов, поэтому я являюсь мишенью для грубых нападок со стороны многочисленной клики, у которой свои лозунги и свой заранее составленный проскрипционный список. Читающая же публика, наоборот, высказывает мне несомненное расположение.
Моим первым крупным произведением был исторический роман, озаглавленный «Князь Серебряный». Он выдержал три издания, его очень любят в России, особенно представители низших классов. Имеются переводы его на французский, немецкий, английский, польский и итальянский языки. Последний, сделанный три года назад веронским профессором Патуцци в сотрудничестве с одним русским, г-ном Задлером, появился в миланской газете «La perseveranza». Он очень хорош и выполнен весьма добросовестно. Затем мною была написана трилогия «Борис
Годунов» в трех самостоятельных драмах, первая из которых, «Смерть Иоанна Грозного», часто шла на сцене в С.-Петербурге, а также в провинции, где она, впрочем, запрещена в настоящее время циркуляром министра внутренних дел. Шла она с большим успехом и в Веймаре в прекрасном немецком переводе г-жи Павловой. Существуют ее переводы на французский, английский и польский языки. Вторая часть трилогии, «Царь Федор» (переведенная на немецкий и на польский), была запрещена для постановки, как только появилась в печати. Это – самое лучшее из моих стихотворных и прозаических произведений, и в то же время оно вызвало больше всего нападок в печати. В связи с этим я должен упомянуть выпущенную мною брошюру, где даны указания к ее постановке и где, между прочим, опровергнуты доводы, на основании которых она была запрещена для сцены. Третья часть трилогии называется «Царь Борис»; на сцену она тоже не была принята [10] .
10
В отличие от «Царя Федора Иоанновича», «Царь Борис» был разрешен цензурой, но не был принят к постановке дирекцией императорских театров.
Есть также собрание моих лирических и эпических стихотворений, к которым присоединена драматическая поэма «Дон Жуан», переведенная на немецкий язык г-жою Павловой. Со времени издания этого сборника я написал много баллад и лирических стихотворений, рассеянных, главным образом, в «Вестнике Европы» и в «Русском вестнике»; из них я намерен в скором времени составить новый сборник. Лучшею из своих баллад считаю я ту, которая называется «Легенда»: она напечатана в «Вестнике Европы» за 1869 год [11] . Среди стихотворений, не вошедших в сборник, есть одно под заглавием «Поток-богатырь», в котором в сатирической форме изложены мои социально-политические взгляды. Оно имело огромный успех по всей России и навлекло на меня целую лавину оскорблений со стороны журналов. Три года назад оно было упомянуто в Вашей «Rivista Europea».
11
Толстой имеет в виду «Былину» (первоначальное заглавие «Змея Тугарина»), напечатанную в 1868 г. в ВЕ.
Резюмируя свое положение в нашей литературе, могу сказать не без удовольствия, что представляю собою пугало для наших демократов-социалистов и в то же время являюсь любимцем народа, покровителями которого они себя считают. Любопытен, кроме всего прочего, тот факт, что, в то время как журналы клеймят меня именем ретрограда, власти считают меня революционером.
Вот, любезнейший мой де Губернатис, моя история, как внешняя, так и внутренняя. Боюсь, что она показалась Вам чересчур длинной, но, во всяком случае, я избавил Вас от своих сердечных дел, которые, принимая во внимание, как напряженно переживаются мною и страдания и радости, сыграли немаловажную роль в моей жизни и не могли не отразиться в произведениях. Впрочем, думаю, что в этом я разделяю судьбу всех вообще поэтов. Итак, я заканчиваю свое бесконечное письмо, крепко пожимая Вам руку, с просьбой напомнить обо мне Вашей супруге и поцеловать от меня Корделию и нового спутника, которого Вы ей дали. Господь да хранит всех вас!
Всем сердцем Ваш
Алексей Толстой
И ничего в природе нет, что бы любовью не дышало
Совершенно удивительный был человек (и поэт, конечно)!
И. А. Бунин (письмо к М. В. Карамзиной, 1939 г.)
* * *
Бор сосновый в стране одинокой стоит:В нем ручей меж деревьев бежит и журчит.Я люблю тот ручей, я люблю ту страну,Я люблю в том лесу вспоминать старину.«Приходи вечерком в бор дремучий тайком,На зеленом садись берегу ты моем!Много лет я бегу, рассказать я могу,Что случилось когда на моем берегу.Из сокрытой страны я сюда прибежал,Я чудесного много дорогой узнал!Когда солнце зайдет, когда месяц взойдетИ звезда средь моих закачается вод,Приходи ты тайком, ты узнаешь о том,Что бывает порой здесь в тумане ночном!»Так шептал, и журчал, и бежал ручеек;На ружье опершись, я стоял одинок,И
лишь говор струи тишину прерывал,И о прежних я грустно годах вспоминал.
ПОЭТ
В жизни светской, в жизни душнойПеснопевца не узнать!В нем личиной равнодушнойСкрыта божия печать.В нем таится гордый гений,Душу в нем скрывает прах,Дремлет уря вдохновенийВ отдыхающих струнах.Жизни ток его спокоен,Как река среди равнин,Меж людей он добрый воинИли мирный гражданин.Но порой мечтою страннойОн томится одинок;В час великий, в час нежданныйПробуждается пророк.Свет чела его коснется,Дрожь по жилам пробежит,Сердце чутко встрепенется —И исчезнет прежний вид.Ангел, Богом вдохновенный,С ним беседовать слетел,Он умчался дерзновенноЗа вещественный предел…Уже, вихрями несомый,Позабыл он здешний мир,В облаках под голос громаОн настроил свой псалтырь,Мир далекий, мир незримыйЗрит его орлиный взгляд,И от крыльев херувимаСтруны мощные звучат!
Начало 1840-х годов
* * *
Колокольчики мои,Цветики степныеЧто глядите на меня,Темно-голубые?И о чем звените выВ день веселый мая,Средь некошеной травыГоловой качая?Конь несет меня стрелойНа поле открытом;Он вас топчет под собой,Бьет своим копытом.Колокольчики мои,Цветики степные!Не кляните вы меня,Темно-голубые!Я бы рад вас не топтать,Рад промчаться мимо,Но уздой не удержатьБег неукротимый!Я лечу, лечу стрелой,Только пыль взметаю;Конь несет меня лихой, —А куда? не знаю!Он ученым ездокомНе воспитан в холе,Он с буранами знаком,Вырос в чистом поле;И не блещет как огоньТвой чепрак узорный,Конь мой, конь, славянский конь,Дикий, непокорный!Есть нам, конь, с тобой просторМир забывши тесный,Мы летим во весь опорК цели неизвестной.Чем окончится наш бег?Радостью ль? кручиной?Знать не может человек —Знает Бог единый!Упаду ль на солончакУмирать от зною?Или злой киргиз-кайсак,С бритой головою,Молча свой натянет лук,Лежа под травою,И меня догонит вдругМедною стрелою?