Князь Серебряный
Шрифт:
Площадь затихла. Все зрители стали креститься, а боярин, приставленный ведать поединок, подошел к царю и проговорил с низким поклоном:
— Прикажешь ли, государь, зачинаться полю?
— Зачинайте! — сказал Иоанн.
Боярин, окольничий, поручники, стряпчие и оба дьяка отошли в сторону.
Боярин подал знак.
Противники вынули оружие.
По другому знаку надлежало им скакать друг на друга, но, к изумлению всех, Вяземский закачался на седле и выпустил из рук поводья. Он свалился бы на землю, если б поручник и стряпчий
— Возьмите его! — сказал Вяземский, озираясь померкшими очами, — я буду биться пешой!
Видя, что князь сошел с коня, Морозов также слез с своего черно-пегого и отдал его конюхам.
Стряпчий Морозова подал ему большой кожаный щит с медными бляхами, приготовленный на случай пешего боя.
Стряпчий Вяземского поднес ему также щит, вороненый, с золотою насечкой и золотою бахромой.
Но Афанасий Иванович не имел силы вздеть его на руку. Ноги под ним подкосились, и он упал бы вторично, если б его не подхватили.
— Что с тобой, князь? — сказали в один голос стряпчий и поручник, с удивлением глядя ему в очи, — оправься, князь! У поля не стоять, все равно что побиту быть!
— Сымите с меня бронь! — проговорил Вяземский, задыхаясь. — Сымите бронь! Корень душит меня!
Он сбросил с себя ерихонку, разорвал ожерелье кольчуги и сдернул с шеи гайтан, на котором висела шелковая ладанка с болотным голубцом.
— Анафема тебе, колдун! — вскричал он, бросая гайтан далеко от себя. — Анафема, что обманул меня!
Дружина Андреевич подошел к Вяземскому с голым тесаком.
— Сдавайся, пес! — сказал он, замахнувшись. — Сознавайся в своем окаянстве!
Поручники и стряпчие бросились между князя и Морозова.
— Нет! — сказал Вяземский, и отуманенный взор его вспыхнул прежнею злобою, — рано мне сдаваться! Ты, старый ворон, испортил меня! Ты свой тесак в святую воду окунул! Я поставлю за себя бойца, и тогда увидим, чья будет правда!
Между стряпчими обеих сторон зачался спор. Один утверждал, что суд окончен в пользу Морозова; другой — что суда вовсе не было, потому что не было боя.
Царь между тем заметил движение Вяземского и велел подать себе брошенную им ладанку. Осмотрев ее с любопытством и недоверчивостью, он подозвал Малюту.
— Схорони это, — шепнул он, — пока не спрошу! А теперь, — произнес он громко, — подвести ко мне Вяземского.
— Что, Афоня? — сказал он, усмехаясь двусмысленно, когда подошел к нему Вяземский. — Видно, Морозов тебе не под силу?
— Государь, — ответил князь, которого лицо было покрыто смертельною бледностью, — ворог мой испортил меня! Да к тому ж, я с тех пор, как отправился, ни разу брони не надевал. Раны мои открылись; видишь, как кровь из-под кольчуги бежит! Дозволь, государь, бирюч кликнуть, охотника вызвать, чтобы заместо меня у поля стал!
Домогательство Вяземского было противно правилам. Кто не хотел биться сам, должен был объявить о том заране.
— Вели кричать бирюч, — сказал он, — авось кто поудалее тебя найдется! А не выйдет никто, Морозов будет чист, а тебя отдадут палачам!
Вяземского отвели под руки, и вскоре, по приказанию его, глашатаи стали ходить вдоль цепи и кричать громким голосом:
— Кто хочет из слободских, или московских, или иных людей выйти на боярина Морозова? Кто хочет биться за князя Вяземского? Выходите, бойцы, выходите стоять за Вяземского!
Но площадь оставалась безмолвна, и ни один охотник не являлся.
— Выходите, охотники, добрые бойцы! — кричали бирючи. — Выходите! Кто побьет Морозова, тому князь все свои вотчины отдаст, а будет побьет простой человек, тому князь пожалует всю казну, какая есть у него!
Никто не откликался; все знали, что дело Морозова свято, и царь, несмотря на ненависть свою к Дружине Андреевичу, уже готовился объявить его правым, как вдруг послышались крики:
— Идет охотник! Идет! — И внутри оцепленного места явился Матвей Хомяк.
— Гой-да! — сказал он, свистнув саблею по воздуху. — Подходи, боярин, я за Вяземского!
При виде Хомяка Морозов, дожидавшийся доселе с голым тесаком, обратился с негодованием к приставам поединка.
— Не стану биться с наймитом! — произнес он гордо. — Невместно боярину Морозову мериться со стремянным Гришки Скуратова.
И, опустив тесак в ножны, он подошел к месту, где сидел царь.
— Государь, — сказал он, — ты дозволил ворогу моему поставить бойца вместо себя; дозволь же и мне найти наймита против наймита, не то вели оставить поле до другого раза.
Как не желал Иван Васильевич погубить Морозова, но просьба его была слишком справедлива. Царю не захотелось в божьем суде прослыть пристрастным.
— Кричи бирюч! — сказал он гневно, — а если не найдешь охотника, бейся сам или сознайся в своей кривде и ступай на плаху!
Между тем Хомяк прохаживался вдоль цепи, махая саблей и посмеиваясь над зрителями.
— Вишь, — говорил он, — много вас, ворон, собралось, а нет ни одного ясного сокола промеж вас. Что бы хоть одному выйти, мою саблю обновить, государя потешить! Молотимши, видно, руки отмахали! На печи лежа, бока отлежали!
— Ах ты, черт! — проговорил вполголоса гусляр. — Уж я б тебе дал, кабы была при мне моя сабля! Смотри! — продолжал он, толкая под бок товарища, — узнаешь ты его?
Но парень не слышал вопроса. Он разинул рот и, казалось, впился глазами в Хомяка.
— Что ж, — продолжал Хомяк, — видно, нет между вами охотников? Эй, вы, аршинники, калашники, пряхи, ткачихи! Кто хочет со мной померяться?
— А я! — раздался неожиданно голос парня, и, ухватясь обеими руками за цепь, он перекинул ее через голову и чуть не вырвал дубовых кольев, к которым она была приделана.