Князь Серебряный
Шрифт:
Он очутился внутри ограды и, казалось, сам был удивлен своею смелостью. Выпучив глаза и разиня рот, он смотрел то на Хомяка, то на опричников, то на самого царя, но не говорил ни слова.
— Кто ты? — спросил его боярин, приставленный к полю.
— Я-то? — сказал он и, подумав немного, усмехнулся.
— Кто ты? — повторил боярин.
— А Митька! — ответил он добродушно и как бы удивляясь вопросу.
— Спасибо тебе, молодец! — сказал Морозов парню, — спасибо, что хочешь за правду постоять. Коли одолеешь ворога
Хомяк видел Митьку на Поганой Луже, где парень убил под ним коня ударом дубины и, думая навалиться на всадника, притиснул под собою своего же товарища. Но в общей свалке Хомяк не разглядел его лица, да, впрочем, в Митькиной наружности не было ничего примечательного. Хомяк не узнал его.
— Чем хочешь ты драться? — спросил приставленный к полю боярин, глядя с любопытством на парня, у которого не было ни брони, ни оружия.
— Чем драться? — повторил Митька и обернулся назад, отыскивая глазами гусляра, чтобы с ним посоветоваться.
Но гусляр, видно; отошел на другое место, и, сколько ни глядел Митька, он не мог найти его.
— Что ж, — сказал боярин, — бери себе саблю да бронь, становись к полю!
Митька стал озираться в замешательстве.
Царю показались приемы его забавными.
— Дать ему оружие! — сказал он. — Посмотрим, как он умеет биться!
Митьке подали полное вооружение; но он, сколько ни старался, никак не мог пролезть в рукава кольчуги, а шлем был так мал для головы его, что держался на одной макушке.
В этом наряде Митька, совершенно растерянный, оборачивался то направо, то налево, все еще надеясь найти гусляра и спросить его, что ему делать.
Глядя на него, царь начал громко смеяться. Примеру его последовали сперва опричники, а потом и все зрители.
— Чаво вы горла дярете-то? — сказал Митька с неудовольствием, — я и без вашего колпака и без железной рубахи-то на энтова пойду!
Он указал пальцем на Хомяка и начал стаскивать с себя кольчугу.
Раздался новый хохот.
— С чем же ты пойдешь? — спросил боярин.
Митька почесал затылок.
— А нет у вас дубины? — спросил он протяжно, обращаясь к опричникам.
— Да что это за дурень? — вскричали они, — откуда он взялся? Кто его втолкнул сюда? Или ты, болван, думаешь, мы по-мужицки дубинами бьемся?
Но Иван Васильевич забавлялся наружностью Митьки и не позволил прогнать его.
— Дать ему ослоп [144] , — сказал он, — пусть бьется как знает!
Хомяк обиделся.
144
Ослоп — жердь, длинная дубина.
— Государь, не вели мужику на холопа твоего порухи класть! —
Но царь был в веселом расположении духа.
— Ты бейся саблей, — сказал он, — а парень пусть бьется по-своему. Дать ему ослоп. Посмотрим, как мужик за Морозова постоит!
Принесли несколько дубин. Митька взял медленно в руки одну за другой, осмотрел каждую и, перебрав все дубины, повернулся прямо к царю.
— А нет ли покрепчае? — произнес он вялым голосом, глядя вопросительно в очи Ивану Васильевичу.
— Принести ему оглоблю, — сказал царь, заранее потешаясь ожидающим его зрелищем.
Вскоре в самом деле явилась в руках Митьки тяжелая оглобля, которую опричники вывернули насмех из стоявшего на базаре воза.
— Что, эта годится? — спросил царь.
— А для ча! — отвечал Митька, — пожалуй, годится. — И, схватив оглоблю за один конец, он для пробы махнул ею по воздуху так сильно, что ветер пронесся кругом и пыль закружилась, как от налетевшего вихря.
— Вишь, черт! — промолвили, переглянувшись, опричники.
Царь обратился к Хомяку.
— Становись! — сказал он повелительно и прибавил с усмешкой: — Погляжу я, как ты увернешься от мужицкого ослопа!
Митька между тем засучил рукава, плюнул в обе руки и, сжавши ими оглоблю, потряхивал ею, глядя на Хомяка. Застенчивость его исчезла.
— Ну, ты! становись, што ли! — произнес он с решимостью. — Я те научу нявест красть!
Положение Хомяка, ввиду непривычного оружия и необыкновенной силы Митьки, было довольно затруднительно, а зрители, очевидно, принимали сторону парня и уже начинали посмеиваться над Хомяком.
Замешательство стремянного веселило царя. Он уже смотрел на предстоящий бой с тем самым любопытством, какое возбуждали в нем представления скоморохов или медвежья травля.
— Зачинайте бой! — сказал он, видя, что Хомяк колеблется.
Тогда Митька поднял над головою оглоблю и начал кружить ее, подступая к Хомяку скоком.
Тщетно Хомяк старался улучить мгновение, чтобы достать Митьку саблей. Ему оставалось только поспешно сторониться или увертываться от оглобли, которая описывала огромные круги около Митьки и делала его недосягаемым.
К великой радости зрителей и к немалой потехе царя, Хомяк стал отступать, думая только о своем спасении; но Митька с медвежьею ловкостью продолжал к нему подскакивать, и оглобля, как буря, гудела над его головою.
— Я те научу нявест красть! — говорил он, входя постепенно в ярость и стараясь задеть Хомяка по голове, по ногам и по чем ни попало.
Участие зрителей к Митьке проявлялось одобрительными восклицаниями и наконец дошло до восторга.
— Так! Так! — кричал народ, забывая присутствие царя. — Хорошенько его! Ай да парень! Отстаивай Морозова, стой за правое дело!