Князь Стародубский

Лист Банный

— А куда ты денешься, старый. — Улыбнулся я. — Садись уже. Предлагаю закусить, чем Бог послал.

Утолив первый голод, я снова поднял кубок.

— Третью здравницу провозглашаю за Федора Ждановича. Выпьем!

Пригубил чуток, вино крепкое, а тело малолетки. Пить по полной — свалюсь под стол.

— Подойди, боярин. За верную службу жалую тебе этот клевец и 20 гривен серебра.

Клевец, конечно, был не так богато украшен, как кинжал, но работа была изумительная, а золотая инкрустация придавали его хищной элегантности

дух богатства.

Очередной восторженный гул.

Так и пошло. Перекусили, выпили, подарки. Симион и Василий Ждановичи получили по наконечнику для рогатины и по 5 гривен серебром. Ян Малый, сын Федора, не мог наиграться новым ножом. К всеобщему удивлению, он получил две серебряные монеты, которые тотчас у него отобрали и принялись рассматривать. Диковинные драконы и небывалая четкость чеканки вызвали новые охи и ахи женщин и заинтересованность у мужчин. Отец Лаврентий получил 2 гривны на церковь. Дошла очередь и до прекрасной половины. Елена, жена Дружины, худющая гречанка 38 лет, любовалась массивным золотым перстнем с большим сапфиром, под цвет ее глаз.

— Такой впору только Великому князю. — Изрекла она, но снимать украшение и не подумала.

Переяслава, жена Федора, получившая такой же, только с рубином, молча кивнула, соглашаясь с подругой.

Верея, дочь Кнутовича, не отрывала глаз от серёг с крупными жемчужинами, а Варвара, 6-летняя дочка Ждановича осторожно прикасалась пальчиками к паре сережек, в форме бантиков, украшенных маленькими изумрудами и бриллиантиками. И женщины, и девочки получили в придачу по золотой монете «на ленты». Панды смотрелись не так красиво, как драконы, зато золото, большая редкость в северо-восточной части Руси этого времени.

В общем, вечер удался.

— Ты как, старый, не слишком пьян?

— Знаешь, Олаф, твое вино коварное, как греки. Вроде и выпили не так много, а в голове уже шумит.

— Хотел с тобой наедине поговорить.

— Сегодня уже не получится. Давай завтра. У меня много вопросов.

— Ну завтра так завтра. А на счет вопросов… Не на все есть ответы. Но я попробую, таиться не стану.

— Хорошо, Олаф. Давай дальше пировать!

Подошел и Федор.

— Откуда это все, князь?

— Из погреба. — Улыбнулся я.

— Видел. Но! Я служил твоему отцу, теперь тебе. Никто не может упрекнуть меня за плохое отношение к своим обязанностям. Однако все это … сбивает. Я не знаю, откуда ждать неприятности и не смогу их предотвратить.

«Как-то неожиданно нарисовался глава будущей контрразведки» — удивился про себя такой удаче.

— Завтра, как Дружина отойдет, мы с ним встречаемся, чтобы обсудить кое-какие вопросы. И этот тоже. Приходи. Отправь старшим на стройку Симиона Дружиновича, а сам останься в усадьбе.

— Понял. Приду. — Жданович отошел к жене и детям, продолжавшим рассматривать подарки и меряться, у кого круче.

Еще днем решил рассказать все, вернее почти

все, своим боярам. Все же они ближайшие помощники и должны представлять, хотя бы в общих чертах, мои цели и свои задачи. Стрёмно, конечно. Вселенец в тело князя попахивает серой. Одна надежда, что христианство еще не укоренилось на Руси, особенно на Севере, настолько, чтобы народ окончательно забыл языческие традиции. Тем более, рядом граница с буртасами, мордвой и прочими черемисами. А для язычества такие фокусы — обычное дело, так что может и не потащат меня в монастырь.

Вроде бы и выпил вчера чуток, а голова трещала и из тела, казалось, вытащили все кости. Еле встал и шатаясь побрел, вдоль стеночки, умываться. Кое-как оделся и поковылял во двор. Народ уже уехал на Белую гору. Остались только несколько домашних, женщины, да Некрас, кметь Ждановича, на охране.

— Любава! — Хрипло прокаркал несчастный князь. — Притащи квасу, холодненького. Много!

Хихикая, девка скрылась в сенцах. Подошел к хмурому боярину Федору.

— А Дружина где?

— Сейчас подойдет, тоже квас хлещет.

— А ты что, не пил вчера? Выглядишь свежо.

— Не пью много. Не по нутру мне. Да и вино твое, князь, больно крепкое. Меня бесит, когда голова плохо соображает.

«Все, быть тебе начальником Тайного приказа и прочих, многих» — решил я.

Напившись вволю холодного кваску, отдал Любаве и велел:

— Отнеси в трапезную. И передай боярину Дружине, чтобы туда приходил.

— Пошли, Федор Жданович, обсудим дела наши скорбные.

— Почему скорбные?

— Сейчас расскажу, пошли.

Расселись за столом. Я с Кнутовичем, опять жадно припали к кубкам с квасом, Федор только пригубил и ухмыльнулся, глядя на нас.

— Смейся, смейся, злобный паяц, над разбитою любовью. — Пробормотал я.

— Чего? — Не понял тот.

— Это я так, мысли в слух. Итак, бояре. Слушайте.

Я рассказал им все, от момента попадания в тело князя, до своих планов на будущее. Ну и про будущее, ожидавшее всю Русь, если эти планы не сбудутся. В общих словах, конечно. Повисла долгая тишина. Два опытных, побитых жизнью, человека молча сидели за столом и смотрели на свои ладони.

— Так и знал, что ты не Олаф. — Выдал, наконец, Дружина. — Говоришь не так, двигаешься не так, поступаешь не так. Думал оттого, что повзрослел. А оно вон как, оказывается.

— А где сам князь? Вернее, его душа? — Спросил Федор.

— Не знаю. Когда я тут, его нет. Память осталась, навыки и знания тоже. А вот его самого…

— Умер? — Дружина тяжело посмотрел мне в глаза.

— Когда я ухожу к себе, здесь время останавливается, когда я тут, останавливается там. Получается я один в двух телах. А где душа князя мне не понятно. Может и умер, а я смог занять его место, может еще чего.