Князь Святослав. Владимир Красное Солнышко

Васильев Борис Львович

— Будешь, будешь ты великим князем, — очень серьезно сказал Ладимир.

— Будет, — снова усмехнулся Добрыня.

— Через кровь шагать? Это ж сколько прольется крови безвинной ради великокняжеского престола!.. Стоит ли он того, дядька мой?

— Стоит, княжич, стоит.

— А мне мнится, что нет, не стоит. Кровь куда больше важит, чем спесь княжеская, дядька ты мой дорогой. Куда больше…

— Ладно, спи, — с неудовольствием проворчал Добрыня. — Без крови на Руси ничего не случается.

— А почему?

— А потому… — начал было Ладимир.

— Спать!.. — рявкнул Добрыня.

Все примолкли.

И снова медленно

тащилась тяжелая насада против течения. Привыкшие к мечам и сражениям дружинники Яромира изнемогали на веслах, и кормчий своей волей распорядился об их отдыхе через каждые три часа. Неугомонный Поток-богатырь был этим очень недоволен, почему и обратился сразу к княжичу:

— Так мы до заморозков тащиться будем!

— Надо же гребцам отдохнуть, Поток.

— Надо.

— А твои богатыри на что тут? Добрыня, поднимай всех — и на весла, пока гребцы дух переводят!

— А что? Разомнем силушку!.. — сказал Добрыня, поведя мощными плечами. — Не скучай, княжич.

Насада сразу пошла быстрее, не отстаиваясь через каждые три часа. Богатыри легко управлялись с веслами, на всю округу распевая песни.

— Время богатырей, — заметил Ладимир.

Владимир улыбнулся:

— Порою ты говоришь верно.

Это время и впрямь оказалось временем богатырей. Богатырская сила и отвага стали примером для всей Киевской Руси, и во многом благодаря его отцу великому князю Святославу, сокрушившему Хазарский каганат. О нем слагали песни и былины, его мужеством и мужеством его сподвижников восхищались киевские отроки, мечтавшие когда-нибудь пополнить ряды его не знающих поражений дружин. Мечтали о мече, битвах и славе…

Дни были длинны, а короткие ночи светлы и таинственно-тихи. Все спали по три-четыре часа, и этого хватало, чтобы грести без отдыха. Просто богатыри меняли гребцов, а гребцы — богатырей, и эти дружеские подмены тоже были для Владимира чем-то новым и необычным. Он обладал не только удивительной памятью, но и способностью подмечать даже крохотные изменения в общем потоке жизни.

Так догреблись до реки Ламы, притока Днепра. От ее волоков начинался сложный и извилистый путь через волоки в иные реки и озера, за которыми лежали земли самого Господина Великого Новгорода, а за ними путь пролегал и далее, к холодному Балтийскому морю. На волоках трудились рабочие артели под руководством опытных мастеров, получавшие от соседних княжеств еду, а с проходящих по волокам судов — плату, за которую и работали. Экипажи судов при этом обязаны были помогать мастерам волока без всякой оплаты.

В устье Ламы неожиданно остановились под крутым песчаным обрывом.

— Чего это вдруг весла сушить вздумали? — удивился нетерпеливый Поток.

Никто не успел ему ответить, как в пристройку кормчего вошел Яромир.

— На порогах ожидаю боевой встречи с неприятелем, — сказал он. Дозоры князя кривичей Преслава донесли ему о тайных передвижениях воинов князя Святослава. — Добрыня Никитич спрячется с княжичем Владимиром и Ладимиром под второй палубой. Остальные богатыри будут помогать на самом волоке. Мечи припрятать, чтоб под рукой были.

— А я, значит, там, на мокрых досках, — с глубокой обидой проворчал Добрыня. — Я — там, в сырости, а моя дружина — тут, на ветерке. А я один…

— С мечом уже не один, — Яромиру очень нравился Добрыня, и он всегда говорил с ним, припрятав улыбку. — А если кто из воинов князя Святослава в насаду заглянет? Тогда биться будешь

насмерть, хоть лежа, хоть на карачках. Тебе, Добрыня Никитич, великая княгиня Ольга защищать его поручила, а мне — решать, кто, где, когда исполнять это будет.

В первом в своей жизни сражении, которых оказалось впоследствии предостаточно, княжич Владимир не только не участвовал, но даже и не видел его. Он его слышал. Слышал звонкие удары мечей, последние всхлипы умирающих, стоны раненых и дикие крики. Он лежал под двумя палубами, и сердце его замирало не столько от страха, сколько от собственного бессилия.

«А у меня вокруг Днепровских порогов сперва рабов с поклажей в цепях переводят, — подумал вдруг Владимир и в думах своих впервые сказал о Киевской Руси „у меня“, не обратив никакого внимания на собственную оговорку. — А уж потом волокут и сами суда…»

В трюм насады заглянул Путята:

— Ты живой там, Добрыня?

— Жив покуда.

— Ну так на солнышко вылезайте. Отбились мы.

Подошел и Яромир.

— Большие потери? — спросил его Владимир.

Спросил первым, хотя по возрасту был младше всех. Странно, но он все больше и больше ощущал себя хозяином всей этой огромной земли. От пенистых Днепровских порогов до свинцовых вод озера Нево. С каждым взмахом вёсел насады он, всегда такой светлый, приветливый, любивший шутку, острое словцо, шумные пиры, становился все угрюмее. Что-то менялось в нем, словно старая тетива лопнула и судьба неторопливо натягивала на его открытую всем душу новую, тугую тетиву.

— У меня один убит, двое ранены, — доложил ему Яромир, тоже внезапно почувствовав право новгородского князя на старшинство. — В дружине смоленского князя потери больше. Шестерых убили, троих ранили. Воздадим погибшим последнюю хвалу, тризну справим и дальше двинемся. Добрыня Никитич, помоги своими богатырями рабочей артели.

— Добрыня поможет рабочим артелям, — сказал Владимир. — А тризну по погибшим будем справлять, когда пройдем пороги. На Ильмень-озере.

— Что-то княжич всеми распоряжается? — с неудовольствием спросил Будислав.

— Ты, что ли, распоряжаться хочешь? — задиристо вскинулся Ладимир.

— Не трожьте его, — негромко предупредил Добрыня. — Он ярмо примеряет.

— Какое ярмо?

— Великокняжеское. Самое тяжелое и самое тесное. До задыха.

Странное напряжение, вдруг охватившее Владимира, отпустило его, как только насада неторопливо вплыла в озеро Ильмень. Огромное, с пологими берегами, внешне очень спокойное и приветливое, оно обладало коварством, рассказы о котором из поколения в поколение передавались жившими на его берегах рыбаками. Открытое всем ветрам, озеро Ильмень часто превращалось в бушующую водную стихию. И тогда гибли суда, лодки, товары и люди. И угадать капризный нрав озера пока не удавалось никому, даже самым опытным и прозорливым рыбакам.

— Родина предков моих! — громко провозгласил Владимир. — Родина прадеда Рюрика, родина прадеда Олега, за мудрость свою прозванного Вещим! Во славу их — наш пир семидневный и наши песни!

Попировать не успели. Неожиданно от двух низменных берегов озера, заросших камышом, почти одновременно отчалили две лодки. Быстро и расчетливо они шли наперерез их судну.

— Прикрыть князя Владимира! — крикнул Яромир. — Лучникам бить по гребцам, мечники, к бою!

Добрыня тут же сграбастал княжича, подмял под себя, хотя Владимир отбивался изо всех сил и кричал: