Князь Василий Долгоруков (Крымский)
Шрифт:
— Вива-ат Россия-я!.. Вива-ат великая-я!.. Вива-ат!..
Под командой генерал-квартирмейстера Михаила Каховского первым в покоренную Кафу вошел 2-й гренадерский полк. На крепостных башнях и стенах взвились овеянные славой побед русские флаги.
Крым пал!.. Пал быстро и легко, как падает с ветки от слабого прикосновения ветра перезревшее яблоко. Турецкие янычары не пожелали умирать за чужую им крымскую землю. Татары же, понимая свою беспомощность перед регулярной армией, на последний — смертный! —
8
Несмотря на многочисленные обещания, татары не спешили объявлять о своем отторжении от Порты, депутатов с подписанным актом не присылали, и Долгоруков, желая показать им свою твердость, приказал занять все важные крымские города. К Акмесджиту и Балаклаве направился отряд генерал-майора Чарторижского, к Бахчисараю — легкая кавалерия князя Прозоровского.
Расчет оказался правильным: уже второго июля в лагере под Кафой появился буджакский Джан-Темир-мурза. В числе прочих ногайцев, не захотевших переселяться на кубанские земли, он отстал от орд и ушел в Крым под знамена Селим-Гирея.
Веселицкий, к которому привели мурзу, оценил его приезд как очередную уловку татар и не стал тревожить командующего докладом. Но сам допросил подробно. По словам мурзы, в Карасубазаре собрались все крымские беи и мурзы и выговаривали хану Селим-Гирею за обман народа.
— Да ну? — издевательски хмыкнул Веселицкий. — И как же?
— Попрекали тем, что хан своими обнадеживаниями в храбрости турецкого войска привел всех жителей в бедственное состояние. А из него выход ныне один — отторжение от Порты и подписание прошения к России о вступлении в союз и дружбу.
— И что ответил хан?
— Опасается мести Порты, которая предаст его проклятию. Кричал, что не хочет ходить по Крыму с сумой.
— А Ширины?
— Сказали, что ради него одного все общество жертвовать собой не должно, и посоветовали уехать прочь… Меня прислали предупредить, что через несколько часов прибудут депутаты для ведения переговоров с Долгорук-пашой.
Действительно, спустя четыре часа в лагерь въехали знакомые уже Исмаил-мурза, Азамет-ага и Эмир-хан. Веселицкий отвел их к Долгорукову.
Василий Михайлович, раздраженный татарскими проволочками, на приветствие пробурчал что-то невнятное, потом заговорил медленно и сумрачно:
— Я пришел в Крым, дабы освободить татарский народ от постыдного рабства Порты и дать ему свободу и волю. И что же я вижу?.. Вместо скорейшего вступления в дружбу — непохвальные поступки!.. Мне вот генералы пишут, — он ткнул пальцем в стопку рапортов, — о вашем коварстве… Нападения на деташемент генерала Броуна! Нападения на форпосты под Козловом!.. Я оставил в Перекопе двух офицеров. Но стоило им выехать ко мне, как злодеи напали на экипажи, убили капитана Хотяинцева и пять казаков охраны… Здесь все написано! — постучал он пальцем по бумагам.
Исмаил-мурза ответил спокойно, даже чуть небрежно:
— Про офицеров
— Вы, крымцы, к обещаниям охочи! Только исполнять их не поспешаете… Акт привезли?
Исмаил оставил вопрос без ответа, сам спросил:
— Крымское общество интересуется: будет ли избираемый хан подвержен переменам или останется в своем достоинстве на всю жизнь?
— Хан, коего вы изберете, как принято в просвещенных державах, будет бессменный, — уверенно сказал Долгоруков.
Исмаил кивнул, снова спросил:
— Когда все крепости и пристани будут заняты русскими гарнизонами, останется ли в Крыму остальная армия?
— Как прикажет ее величество… Вы поскорее посылайте в Петербург своих послов с присяжным листом. Они и спросят государыню о том.
Ответ Долгорукова не удовлетворил мурзу. Он облизнул губы, сказал озабоченно:
— Мы против гарнизонов ничего не имеем. Пехота нам не помеха. Но конницу свою и скот обозный уберите. Ибо за малым здешним кормом весь наш скот пропасть может.
Долгоруков смекнул, что мурза хитрит… «Эк куда хватил! Оставить армию без кавалерии, а гарнизоны без обозного сообщения с перекопским магазином…» Вслух же сказал:
— Беспокойство ваше мне понятно. Но вы всегда, даже в годы нынешней войны, выводили скот кормиться за Перекоп… Подпишите акт, и я позволю вам — как союзникам! — перегнать скот туда.
— А ваш?
— Весь в Крыму не останется.
— Значит ли это, что армия уйдет?
— Это значит, что скот, который состоял при обозе во время похода, теперь будет не нужен!.. Где акт?!
Мурза помолчал, ответил неохотно:
— Акт подписан… Дня через два пришлем с нарочным.
— С нарочным? А почему не с полномочными депутатами? И где требуемые мной аманаты?
— Они приедут позднее.
— Это почему же так?
— Мы должны знать, как долго послы и аманаты будут при армии и при дворе?
— Каждому понятно — до утверждения договора!
Исмаил-мурза погладил черную с проседью бородку и, глядя в глаза командующему, спросил выжидательно и тревожно:
— Можем ли мы быть уверены, что Порта, при ее замирении с Россией, согласится оставить нас в таком виде, какой твоя королева обещает доставить?
Долгорукова все больше злила недоверчивость мурзы, но он сдерживал чувства — сказал начальственно:
— Свобода и вольность Крыма будет обеспечена на вечные времена!.. И покамест Порта не признает сего — мы с ней мир не заключим!
Татарские депутаты пошептались, затем Исмаил-мурза поблагодарил командующего за приятные слова и пожелал здоровья государыне.
Долгоруков приказал проводить гостей, а проходившему мимо Веселицкому шепнул в ухо:
— Подарков не давать! Пусть часы врученные оправдают.