Князь Василий Долгоруков (Крымский)
Шрифт:
— Вся Крымская область и все татарское общество, несомненно, уже ощущают те высочайшие милости, кои ее императорское величество столь щедро мобильно изволила на них излить, доставив вольность и независимость на древних крымских правах и преимуществах. Именно она избавила татарские народы от несносного турецкого ига, под которым они горестно стонали более двух веков…
Продолжая нахваливать императрицу, Петр Петрович воздал должное и Сагиб-Гирею, избравшему для переговоров столь мудрого государственного мужа, которым, безусловно, является Абдувелли-ага.
Ахтаджи-бей
— Не только Крымская область, но и все татарские народы с самого начала войны с Портой многократно убеждались в вашем к нам расположении. И поэтому все усердно желают иметь министром при его светлости хане именно вас. Мы и впредь настроены пользоваться вашими дружескими советами и желаем благополучного пребывания в Бахчисарае.
Веселицкий поблагодарил за такое доверие, шагнул к стоявшему в углу большому сундуку.
— Наши обоюдные должности требуют откровенного между нами согласия и понимания, — сказал он, открывая тяжелую крышку. Вынув несколько лисьих мехов, медно сверкнувших в луче золотистого солнца, протянул их аге: — Прошу принять в знак моей истинной дружбы этот мех… Хочу также добавить, что за содействие в делах, мной представляемых и относящихся к общей пользе, обещаю вам благоволение князя Долгорукова.
Абдувелли-ага, не скрывая удовольствия, причмокивая и вздыхая, долго мял пальцами ласковый мех, любуясь дорогим подарком.
Веселицкий, прищурившись, некоторое время наблюдал за гостем, а потом, пользуясь его благодушным настроением, тщательно подбирая слова, кратко пересказал содержание письма Долгорукова, адресованного хану.
Пока речь шла о независимости Крыма, о том, что хан не должен более вступать с Портой ни в какой союз, Абдувелли продолжал разглядывать меха и слушал рассеянно. Но когда Веселицкий стал излагать требование об уступке крепостей — насторожился, отложил подарки и дальше слушал внимательно.
— Значит, Россия собирается навсегда оставить в своих руках Керчь, Еникале и Кафу? — переспросил ага, едва Донцов закончил переводить.
— Нет-нет, — поспешил возразить Веселицкий. — Ты не так понял!.. (Наклонившись вперед, тоном рассудительным и участливым он стал разъяснять смысл требований России.) Само собой разумеется, что по праву завоевания мы можем оставить их за собой. И никто в свете не попрекнет нас за это, ибо право завоевания признано всеми державами… Но в том-то и дело, что мы не желаем следовать этому праву в отношении Крымской области, с которой вступаем в вечную дружбу и нерушимый союз.
— Тогда как следует понимать требуемую от нас уступку крепостей?
— Заботясь об охране и защите вольного Крыма от турецких происков, ее величество согласилась бы принять оные крепости под свою власть, если бы его светлость хан попросил ее о том.
Донцов старательно повторил интонацию Веселицкого.
— На аудиенции ты говорил, что письмо Долгорук-паши
— Лукавил я, — признался Веселицкий, делая простодушное лицо. — Оно со мной. Только написано по-русски. Хотел, прежде чем передать хану, сделать перевод… Но уж коль мы о нем заговорили — прошу пересказать содержание его светлости.
Абдувелли пообещал и слово сдержал.
На следующее утро к Веселицкому пришел дворцовый чиновник.
— Хан требует отдать письмо для прочтения! — коротко объявил он.
— А не знаешь ли ты, любезный, как воспринял хан слова ахтаджи-бея?
— Сказал, что все полезное для общества и сходное с нашим законом будет им одобрено.
Веселицкий отдал письмо.
Долгий опыт общения с татарскими начальниками подсказывал ему, что ответ будет получен не скоро. И очень удивился, когда уже на следующий день пришел Абдувелли-ага.
— Хан и диван рассмотрели условия Долгорук-паши, — сказал ага. — Они находят уступку крепостей противоречащей нашей вольности и не приемлют ее.
— В чем же хан увидел противоречие? — поинтересовался Веселицкий, стараясь не показать своего разочарования;
— Какая же будет тогда у Крыма вольность, коль в трех местах останется русское войско?.. Наш народ беспокоится о следствиях такой уступки.
— Что же пугает народ?
— Грядущее угнетение… Он уже терпел его во время турецкого владычества. И боится угнетения российского.
— Напрасные беспокойства! — с деланной беспечностью воскликнул Веселицкий. — Такого угнетения не будет!
— Как за это можно поручиться? Ныне нет, а в будущем…
— Требуемая уступка не для войны с Крымом предлагается, — перебил его Веселицкий, — а чтоб сохранить и прочнее утвердить его независимость. Всем ведь известны неоднократные примеры беспредельной наглости и вероломства Порты против своих же единоверных народов!.. Хан должен понимать: если бы ее величество хотела захватить полуостров, то повелела бы князю Долгорукову не выводить отсель армию. Но моя государыня не желает этого. Не желает!.. И войска наши нужны для вашего благоденствия… Что же касаемо помянутых крепостей, то они избраны только из-за удобного местоположения к отражению — и с моря, и с суши — турецких происков… Ну посудите сами, сможет ли крымское общество защититься собственными силами? Нет, не сможет!.. И история дает тому многие доказательства. Вспомните хотя бы султана Мехмеда…
(Веселицкий намекнул на завоевание Крыма турками. В 1475 году султан Мехмед II на 270 кораблях пересек Черное море, высадил огромное войско и за считанные дни покорил Крым, заставив крымского хана платить дань.)
Абдувелли-ага не стал углубляться в историю, сказал апатично:
— Народ не хочет русских войск. Хан послал меня донести эти слова до вас.
Веселицкий понял, что продолжать далее убеждать агу нет смысла: он лицо подневольное — выполняет указание хана. Но упускать возможность использовать его для достижения цели Петр Петрович не собирался. Кинув на стол тугой кошелек, он сказал благожелательно: