Князь Василий Долгоруков (Крымский)
Шрифт:
Шедший за калгой Исмаил-ага поднес ему грамоту и попятился к двери, где стояли остальные депутаты.
Дерзкий, упрямый Шагин, сам того не ожидая, был настолько взволнован, что читал грамоту долго, запинаясь, повторяя слова. (От внимательного взгляда Екатерины не ускользнула легкая дрожь тонких, унизанных перстнями пальцев калги, державших бумажный свиток.)
Когда Бакунин закончил чтение русского перевода, Шагин сделал несколько шагов к трону и поднёс грамоту Екатерине.
Она выдержала недолгую паузу, в течение которой калга стоял чуть согнувшись с протянутой рукой, затем кивнула вице-канцлеру
Тот принял грамоту, уложил ее на покрытый бархатом столик и ровным басовитым голосом объявил:
— Ее императорское величество признает его светлость крымского хана Сагиб-Гирея законно избранным и независимым властелином и обещает его и татарские народы защищать всеми силами. Для заключения с ханом и правительством торжественного трактата о союзе и вечной дружбе ее императорское величество отправит в Крым своего полномочного посла господина генерал-поручика Щербинина.
Когда надворный советник Крутов перевел Шагин-Гирею сказанное вице-канцлером — он снова поклонился. Потом Решетов и Бакунин вывели его из зала, проводили к карете.
Тем же порядком, в сопровождении рейтар, татарская депутация вернулась в свою резиденцию.
5
Читая в Полтаве рапорты Веселицкого о первых встречах с крымскими чиновниками, Василий Михайлович Долгоруков чувствовал, что все отговорки татар, их ссылки на Коран — это внешнее проявление более глубоких замыслов… «Но каких? — спрашивал он себя. — Почему они так упорствуют?.. На что надеются?..»
Ответов он не находил, хотя склонялся к тому, что многие мурзы, видимо, рассчитывали получить за свое согласие большие деньги. Но таких больших денег, о которых упоминал канцелярии советник, у Долгорукова в армейской казне не было. Да и в Петербург обращаться было бы бесполезно.
После некоторых размышлений Василий Михайлович присоветовал Веселицкому не отчаиваться и посильнее надавить на хана и его фаворитов.
«Слово бея, других Ширинов, конечно, весомо, — рассуждал князь. — Однако окончательное решение принимает все же самовластный государь Крыма — Сагиб-Гирей. Так требует закон… Джелал-бей особа, разумеется, влиятельная. Но даже самые захудалые и слабые государи не любят быть игрушкой в чужих руках. При наружном расположении и послушании они используют любой удобный случай, чтобы показать свою власть и волю. И я не думаю, что Сагиб явит нам исключение… Пусть Веселицкий хорошенько присмотрится к его фаворитам и через них — в пику бею! — повлияет на решение хана…»
Остаток ноября и весь декабрь Веселицкий посвятил укреплению прежних и завязыванию новых знакомств, выбирая в приятели людей влиятельных, способных оказать нажим на хана. Он побывал в гостях у хан-агасы Багадыр-аги, дефтердара Казы-Азамет-аги, здешнего каймакама Ислям-аги, близко сошелся с племянником Сагиб-Гирея нурраддин-султаном Батыр-Гиреем, с кадиаскером Фейсуллах-эфенди, защитившим вместе с Шагин-Гиреем в начале года переводчика Маврова, познакомился даже с Олу-хани, 80-летней старшей сестрой Сагиб-Гирея, всеми очень почитаемой.
В непринужденных разговорах Петр Петрович осторожно прощупывал новых знакомых, стараясь понять влияние дворцовой и прочей крымской знати
А Василий Михайлович, знакомясь с рапортами канцелярии советника, все больше утверждался во мнении, что Ширины и значительная часть духовенства на уступку крепостей не пойдут. В то же время он видел, что не менее знатные и влиятельные нурраддин, кадиаскер и ахтаджи-бей проявили в своих речах некоторую податливость и вроде бы связывали будущее Крыма с российской протекцией. Именно их можно было использовать для склонения хана к уступке. Но для этого следовало умаслить фаворитов деньгами и подарками, а они, к сожалению, у Веселицкого заканчивались…
Конец декабря выдался в Крыму непогожим: целыми днями моросил мелкий, словно пыль, дождь. На грязных улицах Бахчисарая расплылись огромные лужи. Сырой воздух пропитался запахами дыма, навоза, прелого сена.
Зябко поводя плечами, Веселицкий грелся у очага, наблюдая, как слуга украшает мохнатую сосновую ветвь простенькими игрушками, вырезанными из цветной бумаги. Дементьев с прапорщиком Белухой, раздирая рты тягучими зевками, скучно перекидывались в карты. За стеной, в соседней комнате, кто-то из челяди, хрипло кашляя и причитая, звенел посудой, готовя ужин.
Заскрипевшая ржавыми петлями дверь впустила в дом караульного рейтара. Он стряхнул на дощатый пол мокрую шляпу и простуженно просипел:
— Там татарин… Просит принять.
— Кто таков? — не повернув головы, спросил Веселицкий.
— Да этот… как его… Ахчибей!.. Говорит, что дело важное имеет.
Абдувелли-ага пришел с ханским переводчиком Идрис-агой. Поприветствовав всех, он попросил Веселицкого о беседе с глазу на глаз; когда Дементьев, Донцов и слуга вышли — плотно закрыл за ними дверь, присел к столу, сказал вполголоса:
— Утром меня вызвал хан, допустил к руке и поведал, что хочет доверить мне тайну, которую я должен донести до вас. Но остерег, чтобы она оставалась в эти четырех стенах. Иначе я жизнью отвечу. Вот почему я попросил удалить лишних людей.
У Веселицкого слабой искоркой надежды екнуло сердце: «Неужто даст согласие на крепости?..» А вслух спросил, сохраняя на лице равнодушие:
— Что ж это за тайна, столь строго оберегаемая?
Абдувелли оглянулся на дверь — не подслушивает ли кто? — и так же вполголоса продолжил:
— Тайна такова… По давней летописи, когда татарская область была еще вольной и независимой и на древнейших своих основаниях управлялась ханами Гирейской породы, а с русскими государями пребывала в крепчайшей дружбе, почти ежегодно — в знак подтверждения оной! — от русских государей татарским ханам присылались подарки. И после присоединения Крыма к Порте возведенные от нее в ханы принцы крови продолжали в мирное время пользоваться таковыми правами. Нынешний хан Сагиб-Гирей отторгнулся от Порты, объявил себя российским приятелем и верным союзником и намедни в своем ханском достоинстве вашей королевой был подтвержден. Но он беспокоится: почему королева до сих пор не прислала регалии, подтверждающие перед народом его ханство? И почему Долгорук-паша не пожаловал какой-либо денежной суммы?.. Хан просит прознать причины сей медлительности.