Князь Василий Долгоруков (Крымский)
Шрифт:
— Деньги-то большие?
— Конфидентам при знатных дворах мы платим до девятисот рублей.
Делавший в этот момент глоток Бекир, услышав сумму, поперхнулся, затрясся в хриплом кашле, расплескивая дрожащей рукой кофе.
Веселицкий плеснул из кувшина в бронзовый стаканчик воду, протянул гостю, но тот, отказываясь, замотал головой.
Откашлявшись, Бекир стал утирать ладонью выступившие на глазах слезы. Но делал это слишком долго и тщательно, явно обдумывая услышанное.
Утеревшись, он снова налил кофе, молча отпил, затем пытливо взглянул на Веселицкого:
— Кто еще знает о нашем
— Только эти стены.
— А твой переводчик? Ведь это он надоумил тебя.
— Почему ты так решил?
— Я видел его глаза, когда заходил в дом.
Веселицкий понял, что сейчас лгать Бекиру нельзя.
— Ты прав — он надоумил… Но я знаю его много лет. Это верный и надежный человек!
— Хан-агасы тоже считает меня верным.
— Чем же мне доказать свою, правоту? — развел руки Веселицкий. — Скажи, я сделаю!
Бекир неспешно раскурил трубку, несколько раз глубоко затянулся и, дохнув на канцелярии советника пахучим дымом, сказал коротко:
— Пиши Долгорук-паше…
В полдень шестнадцатого февраля к Веселицкому пожаловали ханские посланцы Мегмет-мурза и Темир-ага. Они объявили, что почти все старейшины уже прибыли в Бахчисарай, а ширинский Джелал-бей и мансурский Шахпаз-бей подъедут на днях.
— Старейшины приглашают вас на совет и просят проявить на нем дружеское понимание чувств татарского народа.
— Это как же?
— Просят не требовать подписания акта, что нашей вере противен, — сказал Мегмет-мурза.
Веселицкий качнул головой:
— Меня удивляет, что я — человек другой веры! — должен в который раз разъяснять почтенным старейшинам содержание Корана… Требуемый акт ни в малейшей степени не противоречит магометанскому закону. Я читал Коран на латинском языке со всеми толкованиями и не припоминаю ни одной статьи, которая могла бы послужить вам оправданием.
— Нет, противоречит, — бойко возразил Мегмет. — Если в городах, что вы просите, все мечети будут превращены в церкви — это ли не нарушение наших законов?
— Я сей пункт неопровержимым доводом отвергну. И вы будете вынуждены признать, что подобный вымысел совершенно не уместен между просвещенными людьми, — сказал Веселицкий, широким жестом обводя присутствующих. — Вот скажите мне чистосердечно: одного ли вы закона с турками придерживаетесь или между вами есть какой раскол?
— Никакого раскола нет, — охотно подтвердил Мегмет.
Темир-ага, соглашаясь, кивнул.
— Тогда поясните мне, — с притворным простодушием спросил Веселицкий, — почему же все турецкие султаны, при замирении со своими неприятелями, часто большие города и крепости со множеством мечетей отдавали в вечное пользование христианам? При этом собственной рукой и печатью, и министерскими руками и печатями заверяли письменные акты, в коих оная отдача формально и торжественно подтверждалась. Разве при этом султан и министры не ведали, что мечети могут быть обращены в христианские храмы или в другие пристойные здания?.. Нет, они про то доподлинно знали!.. Так что же султан, по вашему рассуждению, через такой поступок стал нарушителем магометанской веры?.. Сдается мне, что ваши старейшины одним своим непоколебимым упорством в очевидном деле хотят прослыть более праведными магометанами, чем сам
— Ваши подозрения обидны и безосновательны, — неуверенно возразил Мегмет. — Хан и диван намерены состоять в дружбе с Россией, ибо независимость…
Веселицкий не дал ему договорить — резко перебил:
— Без подписания требуемого акта ваша независимость утверждена не будет! Прошу донести мои слова дивану…
На следующий вечер к Веселицкому пришел Бекир. (Братьев Белух, как обычно, не было дома, но он к этому уже привык и даже перестал интересоваться своими учениками.)
— Старейшины решили, — сказал эфенди, отведав кофе, — что по прибытии Джелал-бея призовут тебя в диван для окончательных переговоров.
— А что у них в мыслях? — быстро спросил Веселицкий. — Пойдут на уступку?
— По наваждению Джелал-бея они откажутся подписать акт. И, кстати, послали письма ногайцам, чтобы те поддержали их в отказе уступить крепости.
Веселицкий обозленно грохнул кулаком по столу:
— Сволочи!.. Ладно бы сами упрямились, так нет же — орды к разврату подталкивают… На что они надеются?
— На ожидаемую из Очакова турецкую помощь.
Веселицкий вскочил со стула, заходил по комнате, потом подошел к столу, оперся руками и, глядя в глаза Бекиру, спросил недоверчиво:
— Откуда тебе это известно?
(Петр Петрович заподозрил, что эфенди умышленно стращает его… «Может, подговорили старейшины, чтобы сломить меня?..»)
Бекир улыбнулся: он предполагал, что русский начальник засомневается в его словах и подготовил такой ответ, который не только опровергнет подозрения, но и заставит щедро наградить.
— Откуда известно? — переспросил он, желая продлить удовольствие. — Из самых надежных источников.
— Каких источников?
— Из уст Джелал-бея.
Веселицкий беспокойно воздел брови:
— Он сам тебе сказал?.. Не может быть!
— Почему же не может? — продолжал интриговать Бекир.
— Потому что о таких вещах стараются помалкивать.
Бекир оглянулся на запертую дверь, понизил голос до шепота:
— Я имею концепты двух писем. Одно изготовлено для отсылки в Порту, но пока — за неимением случая — не отправлено. А другое — очаковскому паше — нарочный уже повез. Оба письма продиктовал мне сам Джелал-бей!
Ошеломленный Веселицкий долго, как заводной, раскачивал головой, не в силах выговорить ни слова. А потом упавшим, просительным голосом произнес;
— Я был бы крайне признателен, если бы вы, сударь, дали мне копии этих писем.
Наслаждаясь потрясением канцелярии советника, Бекир хладнокровно набивал себе цену:
— За эти копии я могу головы лишиться.
Лицо Веселицкого обиженно задрожало:
— Неужели дорогой мой приятель считает меня способным на предательство? Если хочешь, я Богом поклянусь сохранить все в глубокой тайне!
— Зачем же тогда копии?
Веселицкий ответил честно:
— Я намерен отправить их его сиятельству в Полтаву для доставления высочайшему двору. Чтобы ее величество самолично усмотрела суть дружбы крымцев.