Князь Василий Долгоруков (Крымский)
Шрифт:
(Позднее, в июле, императрица отметит Симолина за «отменную ревность и усердие к делам нашим» — произведет в действительные статские советники, пожалует 4 тысячи рублей и назначит чрезвычайным посланником и полномочным министром в Копенгаген.)
9
Обеспокоенная сложившейся в Крыму обстановкой, Екатерина в середине апреля подписала две грамоты: одна предназначалась хану Сагиб-Гирею, другая — всему крымскому обществу.
В первой грамоте императрица уведомила хана, что отпускает назад присланных минувшей осенью в Петербург крымских депутатов, заверяла «твердые
Грамота, адресованная крымскому обществу, была в два раза длиннее, написана торжественным стилем, содержала много высокопарных обещаний, но и в ней недвусмысленно заявлялось, что Крым ничем больше не может изъявить должной благодарности и доверенности к Российской империи, как полным уважением всех будущих предложений посла. (О том, какие это будут предложения, в грамотах не говорилось — и так было ясно, что речь пойдет об уступке крепостей.)
Екатерина, конечно, понимала, что одними призывами и ласкательствами она не сможет удержать крымцев от поползновенности к Порте. За долгие годы султанского владычества в Крыму покорность туркам стала неотъемлемой частью жизни, веры, сознания татар, и сломать, уничтожить сразу эту покорность было бы неразумным мечтанием. Поэтому в грамоте содержалось предупреждение, изложенное, разумеется, изысканным языком, что жители Крыма будут пользоваться покровительством и защищением России, пока «в настоящем положении и свободном состоянии оставаться будут, то есть дружественными и союзными к нашей империи».
Такое отождествление независимости Крыма и протекции России должно было приучить татар к мысли, что разрыв с империей — под каким бы предлогом он ни произошел — равносилен не только отказу от свободы, но и превращает ханство в противостоящее, враждебное государство.
«Пусть не забывают: отвергнутые друзья делаются неприятелями, — подумала Екатерина, ставя на грамоте свою подпись. — А для врагов у нас найдется и огонь, и меч, и сила, чтобы обуздать непокорных…»
(Из реляций Долгорукова она знала, что, желая остудить горячие татарские головы и подкрепить Крымский корпус генерал-поручика Щербатова, командующий отправил ордер князю Прозоровскому выступить с частью своего корпуса к Перекопу.)
Через месяц крымские депутаты отъехали из Петербурга. Но не все — калгу Шагин-Гирея под гостеприимным Предлогом Екатерина решила задержать до той поры, когда Щербинин подпишет необходимый договор.
На очередном заседании Совета было зачитано письмо графа Сольмса, сообщившего Никите Ивановичу Панину весть, полученную от посла в Константинополе Цегелина: Порта назначила полномочными депутатами на предстоящий конгресс рейс-эфенди Исмаил-бея и нишанджи Осман-эфенди, а также предложила выбрать местом его проведения Яссы, Бухарест или Фокшаны.
Совет отверг первый город, поскольку там находилась главная квартира Первой армии — ее пришлось бы переносить в другое место, что могло, по мнению Румянцева, расстроить нынешнее расположение войск и должное управление ими. Из-за обилия войск, находящихся в Бухаресте, этот город также был отвергнут. Остановились на Фокшанах.
— Припекло Мустафу — вот и гордости поубавилось! — воскликнула самодовольно Екатерина,
Возражений не последовало. Только Панин, недовольный назначением Орлова первым послом, остерег:
— Как генерал-фельдцейхмейстер, граф имеет несомненные заслуги в делах военных. Но в политических — должного опыта не приобрел.
Екатерина вступилась за своего фаворита:
— Представлять нашу империю надлежит особе знаменитой и знатной! Что же до опыта, то господин Обресков своим советом всегда поможет графу… Сей конгресс следует обставить со всем достоинством, сходным величия нашего двора!
Совет без обсуждения утвердил сумму чрезвычайных расходов в 50 тысяч рублей.
— В употреблении сих денег, — сказала Екатерина, обращаясь к Орлову, — я полагаюсь с полной доверенностью на вашу, граф, разборчивость. Оставляю вам свободные руки самому определять по состоянию дел и важности момента необходимые платежи.
(Кроме чрезвычайных расходов, послам назначили на «подъем и дорогу» 32 тысячи рублей, добавив по 4 тысячи ежемесячно «столовых денег».)
Размеренное течение заседания едва не нарушили споры о том, какие полномочия дать Орлову и Обрескову — послов или министров, — но Панин легко погасил искру разногласий.
— Не ведая с точностью, в каком из помянутых качеств явятся на конгресс турецкие депутаты, — сказал он, — было бы полезно с нашей стороны снабдить назначенных вашим величеством особ двойными полномочиями на оба сии качества, дабы они ту могли употребить, которая будет согласована с турецкой… Но это не все… Туркам свойствен обычай прилагать к публичным актам одну печать с именем султанским и от других дворов принимать акты, також утвержденные одной государственной печатью. Зная, однако, их переменчивый характер и опасаясь могущих быть от их капризов затруднений, я посоветовал бы дать двойные экземпляры: один — с государственной печатью, другой — с той же печатью и за собственноручным вашего величества подписанием.
Совет признал доводы главы Иностранной коллегии безупречными и утвердил это предложение.
А Екатерина, обратившись к Орлову, настойчиво подчеркнула:
— Вы, граф, проследите, чтоб формалитет был соблюден без малейшего послабления. Конгресс начинайте только в равных с турками качествах!
— Не в карты играть еду, — грубовато бросил Орлов, давая понять, что в вопросах чести и достоинства посольства он уступок не допустит.
Екатерина же продолжила наставление:
— Для лучшего ведения негоциации вам будут вручены бумаги о всех доныне последовавших военных и политических обстоятельствах, что составляют всю связь и цель негоциации между нами, Венским и Берлинским дворами относительно Польши и Порты. В дополнение сей политической картины граф Никита Иванович передаст вам как последний наш с Портой мирный трактат, заключенный в тридцать девятом году, так и все предшествующие трактаты, протоколы конференций и другие публичные акты и записи бывшего в тридцать седьмом году Немировского мирного конгресса [23] . Первые послужат к показанию прежних интересов и правил империи, последние — к распоряжению церемониальных обрядов в Фокшанах…
23
Мирные русско-австрийско-турецкие переговоры во время войны России и Австрии против Турции в 1735–1739 гг.