Князь Владимир. Книга 2
Шрифт:
Борис снова рискнул пройтись по лезвию меча:
— Много крови лилось?
— Когда ее льется мало? — ответил Несс с равнодушием. — Но богов наши предки сменили на пользу себе… Распаханная земля кормит больше народа, чем кочевье. И не надо убивать соседа за пастбище! Теперь это даже печенеги поняли. А народ наш еще тогда начал обретать мирный нрав. А мирность — это мудрость. Ибо если не надо думать о погублении ближнего, то человек может беседовать с душой своей, возвышаться, растить в себе солнечные ростки… И тем самым подниматься
Он ушел, и тем самым, как понял Борис с холодком в душе, спас от жертвенного камня или плахи. Ибо на языке вертелись все более опасные вопросы.
Владимир вернулся в терем злой и пристыженный. Почему-то на этот раз ощущение полной власти не только не дало радости, но даже вызвало раздражение. Раздражение и стыд. В самом деле, из грязи да в князи! Дорвался до власти. И давай воплощать в жизнь все радости голодного раба!
Но если голодный раб мечтает, став богатым и толстым, жрать от пуза и грести всех баб под себя, то о чем должен мечтать рожденный князем? Для которого с детства хватало еды, нянек и девок для утех, красивой одежки и обувки?
Когда в очередной раз Борис принес Сувору мешочек с зернами кавы, Владимир услышал их голоса, крикнул:
— Борис! Поднимись ко мне.
Волхв был все в той же одежде, подпоясанный лыковой веревкой, и Владимир с тоской подумал, насколько волхву проще жить. И насколько проще, когда нет ни жен, ни великого княжества, думать о чем-то одном, допытываться, вдумываться, вгрызаться, вклевываться, выискивать Истину и вообще суть жизни, для поиска которой боги сотворили человека!
— Приветствую, княже.
— И тебе поклон, говорящий с богами.
— Почто звал?
— Сядь, поговори со мной.
Борис осторожно присел, выставив деревянную культяшку. На суровом лице, стянутом шрамами в зверскую гримасу, глаза были ясные, понимающие и сочувствующие.
— Княже, теперь в какой княжеский терем не зайди — шуты да скоморохи, гуделки да сопелки визжат и пиликают, уроды кувыркаются! Да что там в княжеских! В каждом боярском тереме шуты наперебой хозяев тешат…
Владимир отмахнулся:
— У меня их тоже хватает. Только я их в соседнем тереме держу. Я этим уже наелся, Борис. Скажи, а что дальше?
Борис спросил осторожно:
— Ты о чем?
— О главном, наконец-то. Не пугайся, каждого теперь спрашиваю. Ну, окромя тех, у кого на роже написано, что либо дурак, либо храбрый рубака.
Борис поерзал, устраивая культяшку, морщился, а когда заговорил, голос стал неуверенный, словно он пытался что-то разглядеть сквозь пленку бычьего пузыря, коими затягивали окна в бедных хатах:
— Княже… и ты, и я, мы видели в детстве белого толстого хробака, что роется в земле, подгрызает корни. Что он думает о мире? А его четыре года в земле, не видя солнца, равны нашим сорока годам! Что думает хробак, пока роется в земле, грызет корни? Что вот так и будет
Владимир слушал внимательно. Борис часто говорил иносказательно, стараясь растормошить мысль, дать ей простор и множество зацепок.
— Но вот с хробаком что-то стряслось… Есть больше не хочется, только бы полежать, отдохнуть, не двигаться… Лежит и думает: каким же дураком я был! Рылся, грыз корни, а им тоже жить хочется, копошился, вместо того, чтобы лежать без движения и подремывать сладко. Вон даже лапы загребущие отпали за ненадобностью, пасть ненасытная постепенно затянулась, омертвела, будто и не было ее вовсе…
— И таким лежит целую зиму, — закончил Владимир, давая понять, что внимательно следит за мыслью волхва.
— Целую зиму… А по-нашему, это лет десять! И думает хробак, что так и будет всю оставшуюся жизнь… Ан нет, чувствует какое-то неудобство, в земле уже кажется тесно и грязно, почему-то хочется прогрызать дорогу наверх… В недоумении и страхе выползает, раздвигая землю, наверх, в удивлении видит, что он уже совсем не тот белый хробак, что рылся в земле четыре года, и не тот лежун, который лежал всю зиму!
— Ну-ну.
— А вверху странный непонятный свет! Ослепительный и яркий. Раньше для хробака это была бы верная смерть, для лежуна — тоже, но для того существа, которым стал бывший хробак, жаркое солнце — лишь ласковое лоно! И расправляет наш хрущ отросшие в земле за время лежания крылья, взлетает в воздух… Мог ли о таком мечтать хробак?
Владимир пристально смотрел в глаза волхва. Он чувствовал как сердце начинает колотиться чаще.
— Хочешь сказать, что так и люди?
— Да, — сказал Борис страстно. — Только люди живут и умирают хробаками. Где-то что-то мы потеряли. Или слишком мало живем. Ведь у иного борода седая до земли свисает, а живет хробаком! Редко, очень редко человек начинает понимать, что он — хробак…
Владимир сказал медленно:
— А волхвы? Они уже не хробаки?
Борис печально улыбнулся:
— Если бы! Но волхвы хотя бы знают, что хробак превращается в хруща! И что человек тоже мог бы…
— Да помогут нам боги, — сказал Владимир невесело.
Борис рассеянно допил каву, повертел железную чарку. Под его крепкими пальцами края прогибались, и волхв, спохватившись, выправлял вмятины.
— Боги не помогут.
— Что? — не поверил Владимир.
— Боги не помогут, — повторил Борис.
Владимир не поверил своим ушам:
— Это говоришь мне ты, волхв?
— Княже… Боги — это боги. У них свои дела, а у нас, слабых и сирых, свои. Их пути для нас неодолимы, их мед для нас сжигающ… Потому между богами и людьми нужны посредники. Посредники, в которых есть крупинка и от бога, и от человека. Посредники, которые уже на самом деле знают великую волю богов и малые — увы! — возможности человека.