Князь Владимир. Книга 2

Никитин Юрий Александрович

Он подхватился с ложа, отшвырнув одеяло. Голая девка спала, подложив под щеку розовую ладошку. Колени подгребла к подбородку, скорчилась как озябший щенок.

— Кавы с медом, — велел он негромко.

За дверью тут же затопали тяжелые шаги. Владимир узнал походку Кремня. Донесся глухой голос Сувора. Этот тоже спал чутко, а то и вовсе еще не спал.

Вскоре дверь распахнулась, Сувор внес корчагу с медом. Владимир выхватил из его рук, торопливо отхлебнул. Густой пряный аромат ударил в ноздри. Настойка тоже хороша, очищает голову, дает крепость мышцам. Не так быстро и сильно, как кава, но Сувор иногда начинает варить какие-то травы,

когда считает, что князь загнал себя до изнеможения.

— Но каву тоже свари, — предупредил он.

— Княже… ты уже почернел весь!

— Ничего, у Ящера отбелят.

Во дворе пьяный мужик с размаха въехал в навозную лужу. Поскользнулся, шлепнулся навзничь так, что во все стороны брызнула зеленая жижа. Рассерженные мухи взвились сине-зеленым роем, тут же падали на него будто в отместку.

Владимир рассерженно отвернулся от окна. Здесь в горнице было чисто и светло. За столом сидел Войдан, с удовольствием прихлебывал охлажденный мед, разбавлял квасом.

— Каждый день, — сказал Владимир тоскливо, — клянусь себе… Клянусь, что начну жизнь по-другому! Сам знаю, что по-скотски живу, но превозмочь себя не могу. Все откладываю. Надеюсь, что-то повернет меня, заставит жить по-человечески… А кто? Я — великий князь. Если и смогу принудить своих гридней, то кто принудит меня?

Войдан все прихлебывал, но глаза его заинтересованно следили за расстроенным князем.

— Откладываю и откладываю, — сказал Владимир тоскливо. — То с зимы собираюсь начать, то с лета… А жизнь идет. Я же будто и не жил по-людски, а все только собираюсь.

Войдан отставил кубок, вытер усы:

— А ты созрел, княже.

— Созрел? — спросил Владимир, скорее удивленно, чем рассерженно. — Для чего созрел?

— Для новой жизни, как ты говоришь.

— Это я и сам знаю. Но как превозмочь себя? Других я могу заставить, но кто заставит меня?

— То, что над человеком.

— Боги?

Со двора неслась витиеватая брань. Мужик клял и Велеса, что расплодил скотов, и Мокошь, что не смотрит за двором, и Перуна, тот вовремя не высушил землю, и Несречу, что не пообрывала нити жизни мухам — вон их сколько…

Войдан с пренебрежением оскалил зубы:

— Боги… Ты ли первый пробуешь изменить жизнь? Многие пробуют, мало кому удается… Не тщись, даже гридня на самом деле не заставишь жить по-новому, не токмо себя! Гридень будет кивать, а делать по-своему. Но из тех, что раньше тебя бился башкой в эту же стену, кое-кто решение придумал…

— Ну-ну, не крути быку хвост.

— Княже… это попросту союз с новым богом.

Брови Владимира поднялись:

— Новым?

— Обязательно новым, — подтвердил Войдан.

— Но почему?

— Старые тебя держат таким, каков ты есть. Они хороши, ибо не дают сползать еще ниже. Но чтобы карабкаться выше, нужен новый… Ты только взгляни, что есть учение Христа или Мухаммада! Человек, который вроде тебя решился карабкаться вверх, начисто отрекается от своего прошлого.

Владимир ощетинился:

— Это недостойно…

Войдан пожал плечами:

— Тогда живи, как жил. А кто хочет взлезть на гору выше, тот в знак отречения даже берет себе другое имя! И клянется страшной клятвой жить лучше, достойнее. Да не себе клянется, он с собой всегда договорится, что какой-то день можно пожить по-старому, а то и не только день, а богу! Который все зрит и ничто не прощает! И который если влупит, то влупит так, что… А влупит обязательно. Да ты сам выберешь

строгого бога. Если не строг, то день-два еще поживешь по-новому, а потом лень да все такое снова вернут в старую колею.

Владимир слушал с удивлением. Войдан не мудр, уступает в хитроумии как Тавру, так и Стойгневу и даже другим близким боярам. Но что значит побродил по свету, потерся среди знающих, набрался умных мыслей как пес блох! Изрекает сложные истины с легкостью.

— С этого бока я на веру Христа еще не глядел, — признался он.

Войдан наполнил из братины кубок, добавил туда квасу. Голос воеводы был покровительственный, но в нем сквозило и уважение:

— Ты бы вот-вот сам додумался. Может быть, я зря? Ты мог бы и новую веру с новым богом придумать! В тебе столько небесного огня… что город можно спалить со всем пригородом, ближними селами и курятниками.

Владимир смотрел исподлобья. Воевода всегда был груб, но говорил зато ясно.

— Ты хочешь сказать, что другие пророки всего лишь меня опередили?

— В точку, — согласился Войдан. Он отпил почти треть кубка, заулыбался довольный, распустил пряжку на поясе. — Ты сам мог бы стать пророком! Но раз те ребята уже сделали свою работу, то почему бы не взять ее готовой? Один опередил тебя на две с половиной тыщи лет, другой — на тыщу, третий — всего на триста лет… Они тоже мучились, страдали, искали как жить по-новому. Но что значит из доброго дерева тесал людей Род! Столько народу, оказывается, жаждет жить по-новому, только не знают как, что едва те хлопцы явились с вестью о новых дорогах, как целые толпы ринулись за ними!

Владимир сел напротив, упер подбородок в подставленные пальцы. Долго молчал, кожа на лбу двигалась, глаза были отсутствующие.

— Никогда не думал о новых верах вот так, — сказал он наконец. — Но теперь я понимаю, зачем они… Когда мой великий пращур Рус отыскал новые земли, где было много сочной травы, дичи, рыбы в чистых реках, за ним хлынула масса народа. Когда еще более древний пращур отыскал огромную цветущую долину за горами, за ним через горный перевал перебралось целое племя… Вот так же, если не сильнее, человек по природе своей жаждет отыскать новые пути в обетованные страны для своей души!

Войдан кивнул:

— Добрый мед делает Сувор… Ты прямо в точку, княже. Что значит, светлая голова дадена! Живешь в лесу среди медведев, пням молишься, окромя скотов ничо не зришь, да и сам… гм… а все ж к свету тянешься.

Владимир смотрел подозрительно. Когда Войдан хвалит и когда издевается, различить трудно. И то и другое у него получается с уважительным киванием, почтительным понижением голоса

— Но человеку, — продолжил Войдан окрепнувшим голосом, он отставил кубок и вытер губы, — мало просто решиться! Надо еще обставить страшными клятвами, сжечь за собой все мосты, засыпать лазейки, убрать все пути в старую жизнь. Тебе особо трудно, княже. Когда ты был нищим отроком, вставал до восхода солнца и до захода упражнялся с мечом и щитом, то лишь тянулся за другими, могучими и умелыми в бою. Когда ты рвался к власти, и тогда лишь хотел сравняться с другими князьями! Но теперь ты — могуч и умел в бою, теперь ты — князь. Да не просто князь, а князь над князьями. Ты можешь все, никто не пикнет против. Ты возымел все, что могут дать старые боги: власть, богатства, земли, а главное — все девки и бабы земли Русской — твои. Но когда душа твоя выросла и взматерела, то тебе становится мало даже всех женщин мира…