Князь Владимир

Никитин Юрий Александрович

– Дурень ты все-таки… Кольчугу не надел!

Воины за спиной Владимира были закованы с головы до ног в железо, но он скакал в простой белой сорочке, распахнутой на груди. Сзади земля гремела под тяжелыми конями, одинаково добрыми в стремительном беге и в натиске на стену из щитов и копий.

Когда он был уже почти на середине долины, встревожился: из далекой стены деревьев показался всадник. Он был на легконогом коне, тускло блестел железный шлем, посверкивали бляхи доспеха. Он придержал коня, глядя

на русов.

Владимир торопливо распорядился:

– Назад! Все – назад! Иначе заподозрит предательство или засаду.

Кремень знал уже требовательную нотку в голосе князя, когда спорить – голову потерять. Молча повернул коня, ударил в бока шпорами. Рогдай и Мальфред с гиком понеслись следом.

Владимир с трепетом смотрел на приближающегося всадника. Самуил ехал один, из леса очень не скоро показались двое всадников, но остались там.

Когда он приблизился, Владимир сказал первым:

– Благодарю тебя, что поверил! Я вижу, ты даже не взял гридней.

Самуил угрюмо смотрел на него черными, как ягоды спелого терна, глазами. Он был молод и красив, но лицо было усталое. Доспехи были помяты, кое-где недоставало бляшек, сорванных ударами русских мечей и копий.

– Приветствую и тебя, князь русов. – Голос Самуила был сильный, но с хрипотцой усталости. – Что ты хотел? Потребовать нашей сдачи?

Владимир сглотнул комок в горле. Показалось, что он поступает дико, вызвав болгарского царя на такой разговор. Две огромные армии сшиблись, долина залита кровью, ручьи разбухли и переполнились от крови, а он будет говорить совсем-совсем не о битве…

– Самуил, – сказал он, голос внезапно осел, в нем появилась просительная нотка, – я хочу говорить с тобой не как с болгарским царем, а как… мужчина с мужчиной.

Брови Самуила взлетели, в глазах появилось удивление. Усилием воли он заставил себя держаться невозмутимо.

– Прошу тебя, говори.

– Самуил… Есть на свете женщина, которую я люблю. Без которой не могу жить. Ради которой готов уничтожить мир, если он загородит мне ее.

Безмерное удивление в глазах Самуила вспыхнуло снова, но теперь он уже не мог погасить жадный блеск глаз.

– Кто она?

– Это греческая царевна Анна, – выдохнул Владимир.

Самуил вздрогнул, будто его ударили. Некоторое время пристально смотрел на взволнованного князя русов. В глазах медленно появилось понимание.

– Потому ты и привел свои войска…

– Да! На самом деле мне не нужны здесь земли! Я не Святослав, что жаждал сюда перенести стольный град. Я устрояю землю Русскую. Это ромеи меня просили помочь…

Самуил сказал тяжело:

– В обмен…

– Да! Мне обещали руку Анны.

Самуил некоторое время смотрел пристально в лицо князя русов. В глазах болгарского царя затеплилась симпатия.

– Ты опоздал, – сказал он сочувствующе. –

Я вчера получил послание, что Анна уже едет со всем двором ко мне. А с ней митрополит и его свита.

Владимир сказал негромко, теперь уже он смотрел с сочувствием:

– Самуил, ромеи нас всегда обманывали… Ты уверен, что это настоящая греческая царевна?

Самуил вздрогнул. Черные глаза хищно сузились.

– О чем ты?

– О том, что она выехала, я узнал две недели тому. Но мне также сказали, что Анну видели не раз во внутренних покоях дворца. У меня там служит близкий друг, он не соврет… Он знает, что для меня это может быть разницей между жизнью и смертью.

Голос Самуила стал зловещий:

– Князь русов… а ты не стал ли ромеем? Не собираешься ли сам затеять какой-то хитрый обман?

– Поверь!

– Как я могу поверить?

– Но я… постараюсь доказать!

– Докажи, – потребовал Самуил.

Владимир вздохнул:

– Ладно, Самуил… Но я верю твоей воинской чести. То, что я скажу, пусть останется только между нами двумя. Обещаешь?

– Клянусь, – сказал Самуил твердо. – Ни отцу, ни сыну, ни священнику на исповеди!

– Тогда слушай… У настоящей греческой царевны под левой грудью есть изумительная крохотная родинка… розовая, нежная, просвечивает насквозь… А вторая родинка на ягодице… на правой. Тоже розовая, налитая светом… И больше на всем ее теле нет других отметин. Ее тело нежное, как шелк…

Самуил пристально смотрел на его покрасневшее лицо. Великий князь русов, великий воитель и полководец покраснел, как отрок, а голос его дрожит, как у нашалившего ребенка.

Невеселая улыбка раздвинула плотно сжатые губы болгарского царя.

– Похоже, ты изучил ее хорошо… Каким образом?

– Самуил, я два года служил этериотом, а потом ипаспистом при дворце. Там я вторично встретил Анну… да-да, был и первый раз… Ярило возымел над нами власть, и мы любились друг с другом, уединялись где могли, прятались от глаз людей… Нам обоим грозила смерть. Мне уж точно! Но я был тогда лишь простым воином, охранявшим дворец.

Лицо Самуила дергалось. В глазах горел гнев, кулаки сжимались. Владимир не успел встревожиться, весь был в воспоминаниях, а когда обратил внимание на болгарского царя, тот уже взял себя в руки.

– Проклятые ромеи! Нет, до чего подлые…

– Самуил, – напомнил Владимир, – что ты ответишь мне?

Самуил обратил к нему перекошенное яростью лицо:

– Я тебе верю, разве не видишь? И завидую!

– Самуил, поверь… Она не могла быть с тобой счастлива…

– Знаю! – гаркнул Самуил. – Завидую, потому что ты любим и любишь! Нет, даже больше тому, что ты любишь… Тот, кто любит, богаче того, кого любят. А я… Что я? Пусть приезжают! Я им устрою встречу.