Князь Владимир

Никитин Юрий Александрович

– Вла… – прохрипел он внезапно перехваченным горлом, – Владимир…

– Ты откуда, Владимир?

Она стояла перед ним смущенная, на щеках выступил румянец. Ее подруга быстро зыркала по сторонам черными глазами, она была веселая и бойкая, как лисичка.

– Я прибыл из далекой северной страны… принцесса, – ответил он, с трудом совладав с голосом.

– Да-да, северной, – повторила она, – а… что ты ищешь здесь?

Ее подруга оторвалась наконец от созерцания великолепного Олафа, подсказала игривым голоском:

– Как все мужественные воины

Севера!.. Чести и славы. А заодно – денег.

Анна смотрела в лицо Владимира:

– Это верно?

Он знал, что нельзя ему отвечать так, но с губ сорвалось само собой, как уже случилось в прошлый раз:

– Нет. Я прибыл… потому что хотел видеть тебя.

Румянец на щеках Анны стал ярче. Но она не отвела взгляд, и Владимир внезапно понял, что она именно этого ответа и ждала. Неужто она узнала в нем того запуганного и озверевшего подростка, который с мечом и ножом готовился защищать себя от ее телохранителей?

– Зачем? – спросила она тихо.

– Не знаю, – ответил он так же тихо. – Что-то сильнее меня… толкнуло. Взяло и повело. Но зато теперь я дышу с тобой одним воздухом, хожу по тому же камню. И я чувствую себя на небесах!

Подруга Анны слушала раскрыв рот. Олаф округлил глаза, в них был восторг. Друг говорит так, будто умелый скальд нанизывает слова песни о любви. И в самом деле, сердце бьется чаще, грудь наполняется сладкой печалью, а в глазах щиплют слезы.

За поворотом глухо застучали подошвы. Появились двое палатинов, ведомые начальником охраны этого крыла. Ровным шагом приблизились, остановились, как железные статуи, перед Олафом и Владимиром. Те отступили, освобождая места, отсалютовали.

Анна сказала с повелительной ноткой:

– Теперь вы свободны? Прекрасно. Проводите нас до фонтана.

А ее подруга сказала томным голосом:

– А то нам нельзя без охраны… Мы ж такие нежные, лакомые, спелые…

Голосок ее был звонким, как колокольчик. Владимир дышал тяжело, будто тащил на гору воз сена. Олаф подмигнул за их прямыми спинами, поднял большой палец кверху в жесте гладиатора-победителя… Он уже плотоядно присматривался к подруге принцессы. Она строила ему глазки, кокетничала, показывала язык и тут же напускала на себя строгий и даже надменный вид. По Олафу видно было, что ему все как с гуся вода, уже знает женские штучки знатных ромеек. Пусть даже пока по рассказам более бывалых этериотов.

Миновав два зала, они вышли в летний сад. Владимир и Олаф с каменными лицами следовали за девушками, встречные сановники тем кланялись, что-то восклицали, осыпали лестью. Владимир заметил цепкие взгляды, которыми ощупывали его люди дворца. Здесь не остаются незамеченными даже такие знаки внимания.

– Ты славянин? – спросила Анна на ходу.

Она чуть повернула голову, рассматривая его юное, но уже такое суровое лицо. Его темные глаза смотрели вперед, избегая взгляда. Лицо неподвижно, но Анна ощутила в нем намного больше напряжения, чем должно быть при встрече стража с дочерью базилевса. Напряжения и какой-то странной боли.

– Я – русич.

Голос

его сильный, но сдавленный, словно молодой этериот накрепко зажал себя в кулаке. Ее опалило волной тепла. В голосе стража жара больше, чем в лаве огнедышащего Везувия. Она почувствовала, как тяжелая кровь прилила к щекам, растеклась по лицу, опустилась на шею, белизну которой придворные льстецы сравнивали с мрамором.

Из увитой виноградом беседки выходили сановники, склонялись в поклонах. Анна милостиво наклоняла голову, в это время чувствуя на себе горящий взгляд молодого варвара из северной страны. Елена чему-то хихикнула, и Анна, ощутив взгляды придворных, заставила непослушные ноги двигаться быстрее.

Фонтан с легким мелодичным свистом разбрасывал серебристые струи. Мельчайшая водяная пыль висела в воздухе, ее несло невесомым облачком наискось через сад. Листья блестели, усеянные жемчужинками влаги. Разгоряченное лицо с жадностью приняло мелкие капельки. Анна наконец-то перевела дыхание, робко скосила глаза.

Елена чуть приотстала и вовсю весело щебетала, а могучий золотоволосый воин, забыла его имя, отвечал густым сильным голосом. Зато этериот с черными бровями, почти сросшимися на переносице, шел молча, с неподвижным лицом и устремленным вдаль взором.

– Все, – донесся голосок Елены, внезапно ставший строгим. – Мы у фонтана! Можете идти.

Анна хотела возразить, но подруга незаметно ткнула ее локтем, указала глазами. В дальнем конце аллеи показалась пурпурная мантия. Ее царственный брат Василий в сопровождении придворных вышел на прогулку.

– Да, – сказала Анна милостиво, ее голос даже не дрогнул, чему удивилась сама, – мы вас отпускаем.

Елена подхватила ее под руку, увлекая навстречу базилевсу, крикнула через плечо задорно:

– Не упивайтесь как хрюшки! Завтра вам тоже придется охранять нашу невинность!

Владимир не нашелся что ответить, а Олаф сказал очень встревоженным и одновременно намекающим голосом:

– Вы уж постарайтесь ее сохранить до завтра!

Но завтра не удалось ни увидеться, ни поговорить. Остаток дня Анна жила ожиданием, однако следующие дни на том месте сменялись другие этериоты. Пришлось подавить досаду, ждать еще почти неделю.

Когда он появился снова, теперь уже в длинном коридоре, сам похожий на одну из статуй древних богов Эллады, Анна ощутила, как опять жаркая кровь прилила к щекам. Она долго выжидала за портьерой, выравнивала дыхание, придавала себе надменный и безучастный вид.

Он стоял такой же мужественный и собранный, словно скрученная в тугой узел черная молния. Анне стоило большого труда пройти мимо, затем, словно только заметив его и вспомнив что-то, остановилась, наморщила лобик:

– А, это ты, славянин…

Голос его был чересчур ровным.

– Я не славянин, я русич… но если дочь базилевса изволит, то я стану хоть чертом.

Она чуть улыбнулась:

– И погубишь свою бессмертную душу?

Его темные глаза смотрели на нее по-варварски алчно.