Князь Владимир
Шрифт:
А потом все незаметно стихло, служба потекла как обычно. Из разговоров он узнал, что семьи братьев-базилевсов были тайно вывезены в загородную резиденцию. Даже управитель дворца не знает, когда вернутся.
Служба текла настолько гладко, что Олаф, чтобы как-то разукрасить жизнь, ухитрялся влезать в десятки ссор, схваток, затевал дуэли. За ним нужен был глаз да глаз на улицах и площадях, он обошел все публичные дома, побывал в постелях высокопоставленных женщин, не раз бывал на волосок от гибели от ножа наемного убийцы.
Но такая
Однажды он, как обычно, нес службу во внутренних покоях на втором этаже. Было тихо, воздух был пропитан запахами теплого горящего масла, благовониями. Владимир предпочел бы открыть все окна, но базилевс Василий панически боялся сквозняков.
Владимир стоял неподвижно, так велел устав дворцовой службы. По ту сторону двери, огромной, как городские ворота, высился закованный в пышные доспехи Олаф. Лицо его было открыто, глаза сонные и отсутствующие. Железо на нем блистало.
Время тянулось будто жук, с трудом вылезающий из разогретой живицы. Владимир чувствовал, как перед глазами начинает двоиться, а по телу побежали сладкие мурашки. Еще малость, и заснет, как конь, стоя.
– Как тебе наш новый начальник стражи? – спросил он.
– По-моему, дурак, – ответил Олаф не задумываясь.
– Так он же за твоей спиной стоит!
– Так я это в хорошем смысле слова, – нашелся Олаф. – Ты же знаешь, как я его уважаю и чту. И все знают.
Он опасливо оглянулся, но мимо проходили только два патриция. Явно слышали, скалят зубы. Мерзавцы.
И вдруг Владимир ощутил изменение в мире. Солнце в дальние окна вдруг заблистало ярче. Он с потрясающей четкостью рассмотрел мельчайший узор на портьерах, что висели на противоположной стене. Сердце застучало чаще, он непроизвольно сделал глубокий вдох, и воздух показался совсем другим.
Снизу на лестнице раздавались приближающиеся голоса. Сдержанно звякало железо, этериоты кого-то сопровождали. Олаф выпрямился, глаза его приготовились встретить пристальный взор базилевса, но Владимир уже знал, кто поднимается в окружении стражи на второй этаж!
Он знал, как собака, оставшаяся дома, что издали чует возвращение хозяина, чуял, как лесная птаха чует приближающийся рассвет, ощущал всей душой и всем сердцем!
Над ступеньками показались пышные перья на блестящих шлемах, затем суровые лица дворцовой стражи, наконец, поднялась ее головка с незатейливой прической. Владимир стоял в нише, недвижимый как статуя, похожий на многочисленные статуи, свезенные в Новый Рим со всего мира, но чистые глаза принцессы мгновенно нашли его, будто она заранее знала, где он окажется в момент ее возвращения…
Он вскинул руку в салюте, колени дрогнули. Он снова ощутил странное желание опуститься на колени. В душе творилось
– Здравствуй, Вольдемар, – сказала она, снова называя его на норманнский манер, как его постоянно звал Олаф. – Я рада, что ты… верен империи!
Он коротко кивнул, но его глаза сказали ей ясно, кому он верен. Она в замешательстве отвела взор, кивнула Олафу, тот ответил широчайшей улыбкой, и прошествовала по направлению к внутренним покоям.
Вепрь, он вел стражей, одобрительно кивнул Владимиру. Он любил, когда его людей замечали царственные особы. Это оценка и его работы.
А Олаф скосил глаза вослед, прошептал заговорщицки:
– Как думаешь, Елена с нею?
– Ну, раньше они были неразлучны…
– Хотя бы Елена оказалась в стороне!
Владимир понял, покачал головой:
– Она из тех, кто в политику не влезает.
– Думаешь? – оживился Олаф.
– Ей хватает интриг и заговоров в другой сфере. Как и тайн.
Олаф гордо выпятил грудь, потер ладони. А Владимир еще что-то отвечал другу, но сам не помнил, что говорил. Перед глазами стояло сияющее лицо принцессы, в ушах звучал ее нежный голос.
Голос Олафа донесся как будто из далекой страны:
– Она смотрит только на тебя. С чего бы?
Владимир сказал с болью:
– Мы с тобой песчинки. Сколько нам осталось? У солдат жизнь коротка. А тут еще ходи и оглядывайся… Варяжко убит, трое на корабле сгинули – даже дурак поймет, что мы ускользнули. А Ярополк не последний дурак. Сколько смогу продержаться живым? Я не хочу, чтобы она плакала над моим телом.
Долго молчали. Олаф заговорил так тихо, что Владимир вынужденно повернулся к нему:
– Ты ищещь смысл, а какой смысл в любви? Если есть, в чем сомневаюсь, то это не тот смысл, который выводит на берег… Любят не умом, а сердцем, кровью, плотью, кожей, печенью! Смысл в любви наверняка есть, но он глубже, чем дно океана, и выше, чем залетает орел, а уж упрятан надежнее, чем в самом сердце горного хребта. Не нам его искать, а нам лишь следовать за ним или трусливо попятиться. Но кто любит, тот знает, что он обладает этим высшим смыслом, хоть и не может его назвать, как не может заговорить умный пес, что все-все понимает.
Владимир прошептал:
– Боги… Ты настоящий скальд!
– Я?
– Ты хоть слышал, что говорил? Или через тебя говорили боги?
Чуть измененный голос Олафа ответил из темноты:
– Скальды говорят, что когда человек любит, он сам подобен богу. Видишь, я только заговорил о любви, и то во мне уже зазвучала божественная струна…
Он захохотал весело и беспечно. Владимир вздохнул с облегчением. Олаф снова Олаф, могучий и всегда готовый к схваткам викинг. А приступы умности проходят так же быстро, как у Терибула припадки падучей.