Князь-волхв
Шрифт:
Колдовской огонек повис над его головой, осветил кладку, запечатанную Угримом.
— Пришли! Наконец-то! — Арина была взволнована настолько, что, забывшись, заговорила вслух. То ли с Тимофеем, то ли сама с собой.
Он не ответил. Ни в голос, ни мысленно. Впрочем, гречанка нуждалась сейчас в его ответах меньше всего.
Тимофей молча стоял между стеной и княгиней. Его правая рука, повиновавшаяся не ему, а ей, легла на холодный камень. Левая коснулась ладони Арины — маленькой и узкой, почти утонувшей в руке Тимофея. Их пальцы переплелись, будто пальцы
Шла волшба. След Угримовой колдовской печати, оставшийся на Тимофее, должен был взломать саму печать. Так объясняла ему княгиня. Но «должен был» это ведь еще не значит, что взломает?
Запечатанная ищерским князем-волхвом стена пока стояла незыблемо.
У Тимофея зарождалась слабая надежда.
И, едва зародившись, сгинула.
От ладони Тимофея по камням поползли ломаные трещины. Сначала едва заметные, они становились все шире, длиннее. По стене словно били бесшумным тараном с закаленным стальным острием. Мощная кладка начинала разваливаться. Только отваливающиеся массивные осколки не падали с грохотом на пол. Осколки растворялись в воздухе без следа.
Арина не прекращала своего бормотания, Тимофей держал руку неподвижно, хотя ладонь больше не упиралась в камень. Под ладонью теперь зиял провал. Провал ширился. Стена беззвучно осыпалась, исчезала и таяла. Пока проход не открылся полностью.
Магическая печать Угрима не устояла против ворожбы Арины, идущей через Тимофея.
Первым в стену, переставшую быть стеной, вплыл колдовской огонек. Арина вошла следом. Ввела, вовлекла за собой Тимофея…
Потом была знакомая галерея — широкая, извилистая. Галерея закончилась подземным залом, где Угрим встретил Тимофея и Бельгутая. Все здесь было как прежде. Неровный каменный столб, поглотивший черного бесермена. Погасшие факелы, оставленные князем. Неподвижно и нелепо висевший в воздухе Бельгутай, для которого остановлен ход времени. Стена-полог, надежно укрывшая нишу с Кощеевой десницей и вход в тронный зал навьей твари. Хотя так ли уж надежно?
Тимофей остановился напротив запечатанной ниши, последними словами кляня себя за то, что не может пройти мимо. Княгиня мельком осмотрела зал, ненадолго задержала взгляд на одинокой колонне, чуть дольше — на застывшем в последнем прыжке Бельгутае. Хмыкнула, качнула головкой. И забыла обо всем, кроме главного.
И снова Тимофей стоял, раскинув руки, между Ариной и каменной кладкой, стоял, соединяя через себя одну с другой, являясь посредником и ключом к магическому запору.
Княгиня опять затянула свою колдовскую песнь без музыки и внятных слов. Тимофей ждал. Неужели и эта стена не устоит? Неужели падет и эта преграда? Неужели Черная Кость… обе Кости достанутся гречанке?
Стена не устояла. Преграда пала. А Кости? Достались? Ей? Или…
Что это…
Как это…
… случилось?!
… произошло?!
Нет, кладка-печать на этот раз не разваливалась постепенно и не рассеивалась отдельными кусками. Кладка исчезла, растаяла, испарилась
Кратчайший миг, неуловимая доля мгновения — и холод камня вдруг сменился теплом… Теплом человеческой длани!
Чужая рука схватила его руку.
В голове взорвалось. Вспышка. Яркая, слепящая.
И — боль. Острая, непереносимая. Словно одномоментно полыхнули тысячи молний, словно кто-то ворвался, вклинился, ввинтился в мозг.
Кто?!
Темная горбатая фигура выступила из-за разверзшейся стены…
Князь? Князь!
Но откуда?! Как?! Почему?!
Угрим — и никто иной — стоял в открывшейся нише и цепко держал Тимофея. Губы князя-волхва что-то беззвучно шептали, пылающие глаза смотрели сквозь сотника. На то, что было за ним. На ту, что была за ним.
Княгиня взвизгнула. Попыталась оторваться, отскочить от Тимофея. Но его рука уже крепко, до хруста, сжала ее руку. И это не было осознанным действием и поступком Тимофея. И уж тем более это не было приказом гречанки.
Теперь все изменилось. Теперь все было иначе. Тимофей отчетливо ощутил: не чужая воля пульсирует в нем. Чужие. Воли. Внутри его теперь словно жили два человека. И эти двое, бесцеремонно отпихнув в сторону его, Тимофея, истинного хозяина сотрясающейся телесной оболочки, сошлись друг с другом в жестокой схватке. Два чародея бились в нем. Друг против друга. И за него. И посредством его.
Княгиня безуспешно вырывалась, сильные пальцы Тимофея нещадно мяли нежную ладошку Арины. Рука княгини никак не могла выскользнуть из руки воина. А за другую руку Тимофея мертвой хваткой держал Угрим.
Колдовской огонек ополоумевшим светляком метался над их головами. По стенам и сводам бегали тени.
Неведомые магические токи заполняли и переполняли Тимофея, шли штормовыми волнами через тело и душу. Растянутый, распятый меж волхвом и чародейкой, он бился в трясучке и беззвучно выл диким зверем.
Все закончилось столь же внезапно, как и началось. То ли Угрим отпустил руку Тимофея, то ли Арина смогла-таки выдернуть измятую ладонь из его пальцев. Так или иначе, но колдовская связь прервалась. И словно железный шар, набитый заморской гремучей смесью, взорвался у открывшейся ниши.
Их всех отбросило в разные стороны. Тимофея свалило с ног. Арину — тоже. Один лишь Угрим сумел устоять.
Язычок колдовского пламени вновь неподвижно замер в воздухе. Тени прекратили свою безумную пляску. Мягкая, оглушающая тишина навалилась на уши.
Тимофей ощутил тупую ноющую боль во всем теле, ломоту в костях и покалывание в коже. И радость — дикую, безграничную. Боль означала возвращение утраченных чувств и былой власти над телом. Он, правда, обретал свою плоть не сразу, постепенно. Руки и ноги еще плохо повиновались — дрожали, подергивались, тряслись. Но все же он не являлся более беспомощным сторонним наблюдателем собственных поступков. И не было ни в нем, ни над ним чужой воли. Ничьей иной, кроме его, Тимофея, воли. Колдовское заклятие Арины утратило силу.