Князь-волхв
Шрифт:
— Рубить, княже? — отшатнулся Тимофей. — Да как же можно-то?!
— Мечом можно, — свел брови Угрим. — Секирой, топором, саблей — чем хочешь. Главное, чтобы терема княгиня не покидала, чтобы в подвалах детинца ноги ее больше не было. Только учти: защитные заклинания я над тобой сызнова творить не буду. Слишком часто такой ритуал проводить нельзя. Магический щит незрим, но его вес способен подмять под себя человеческую душу, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Тимофей не понимал. Ровным счетом ничего. Чародейским искусствам он не обучался, а потому предпочел
— К тому же Арина слишком хорошо меня изучила, — продолжал Угрим. — И моя защита на тебе вместо пользы может принести вред. В общем, будет лучше, если у опочивальни княгини ты станешь полагаться только на себя и лишь к себе прислушиваться. Уверен, ты справишься сам. Сделаешь, что надо. И как надо…
Князь улыбался странной улыбкой. Тимофею же было не до зубоскальства. Как надо, значит? Эх, а как оно вообще надо-то?
— Тебе все ясно? — спросил Угрим, заглянув ему в глаза.
Тимофей ответил вялым кивком.
Князь с малой дружиной удалился в тот же вечер, пообещав вернуться через пару-тройку дней. Угрим намеревался осмотреть дальние подступы к крепости, поставить засеки, собрать в ополчение мужиков покрепче, а заодно подыскать укромные места в дремучих ищерских лесах, куда в случае опасности можно отправить всех, кто не годен к ратному делу и чей рот при долгой осаде окажется в Острожце лишним.
К отъезду Угрима Тимофей в полном боевом облачении уже нес стражу у опочивальни Арины. Соседние покои были очищены от челяди: Угрим разогнал шумливых девок-бабок, которые беспокойными кудахтающими стайками вились обычно вокруг княгини. Крепкую дубовую дверь, за которой почивала Арина, надежно запирал снаружи массивный засов. Так что Тимофею оставалось лишь маяться от безделья.
Он неторопливо прохаживался под одиноким тусклым светильником, свисающим с балки, и размышлял, сколь странный урок даден ему князем. Ночь вступила в свои права. Ничего не предвещало неприятностей. В тереме было тихо. В городе — спокойно. Тимофей, затаив дыхание, приложил ухо к запертой двери, однако не услышал ни звука. Судя по всему, княгиня уже уснула.
Тимофей представил прекрасную гречанку, раскинувшуюся на широком мягком ложе — разморенную, теплую. Одну… Сердце забилось чаще, сильнее. Забурлила кровь, пробуждая вожделение. Вот ведь, крысий потрох, незадача какая!
Он отступил от двери, переведя взгляд на небольшое окошко. Окно было прорублено над лестницей в самом конце коридора. В маленький темный проем на бревенчатой стене уже заглядывала желтоватая луна. Руку, казалось, протяни из оконца — и тронешь золоченый диск.
Увы, созерцание лунного лика не помогло. Воображение по-прежнему упорно рисовало иной лик. И не только лик. Иные окружности — тоже. Совсем иные. Ну что за наваждение такое, в самом-то деле?! Тимофей, стараясь отогнать ненужные, вредные мысли, принялся с удвоенной энергией расхаживать по тесному коридору взад-вперед, а потому и не сразу услышал…
Шорох? Да, это был шорох. Едва различимый шорох и скрежет со стороны запертой двери. Будто мышь скребется — тихонько, но
Тимофей остановился. Замер.
Подозрительный звук стих.
Тимофей сделал шаг, еще один…
И снова странное шуршание. Нет, похоже, за дверью опочивальни не спали. Тимофей отошел дальше, стараясь ступать погромче, но не отводя при этом взгляда от двери. И…
Не может быть!
Засов! Огромный — в руку толщиной, в две шириной — железный брус, который он собственноручно задвинул за княгиней, медленно-медленно скользил в пазах. Массивный засов на глазах Тимофея сам собою выползал из крепких железных скоб. Да только ведь сами по себе предметы не движутся! Не бывает такого, чтоб сами по себе!
Этот двигался, чуть слышно царапая шершавой поверхностью металла дубовую доску. Незримая колдовская рука отпирала запертую дверь.
Вмиг всплыли в памяти все предостережения Угрима. Никейская царевна-ворожея все же прибегла к заморской волшбе? Иного объяснения происходящему попросту не было. Непотребные мысли и соблазнительные образы, настырно заволакивающие разум… нет, они не исчезли вовсе, но отступили куда-то на задний план. Вернее, Тимофей, собрав всю волю в кулак, заставил их отступить.
Судорожно соображая при этом: что делать? Как поступить?
Упереться в дверь? Придержать? Задвинуть оживший засов снова — обратно, до упора? Таково было первое побуждение.
Рука потянулась к движущемуся бруску и… соскользнула с него. Тимофей непонимающе тряхнул головой, попытался снова. Тот же результат. Засов словно густо обмазали жиром, его словно окутывала неподатливая скользкая пленка. Пальцы тянулись к нему, как к близкой и в то же время недостижимой луне в окошке, а засов необъяснимым образом раздвигал их и проходил мимо них.
Нет, так ничего не добиться. Так колдовства не прекратить.
Тимофей отступил на шаг, потянул из ножен клинок, толком еще не зная, для чего. Но едва засов вышел из пазов, а массивная дверь легонько приоткрылась изнутри, сам резко толкнул ее, подняв обнаженный меч. Не рубить, нет, просто остановить княгиню, образумить. Если это она. А если нет, то…
Скупого света лампадки, горевшей над входом в опочивальню, хватило, чтобы разглядеть Арину.
Княгиня стояла перед Тимофеем в одной лишь сорочке до пят. Длинная белая рубашка скрывала от чужих глаз само тело, но не его соблазнительные формы. Большие карие очи испуганно глянули на блеснувший клинок. А впрочем, испуганно ли? Если испуг и был, то длился он недолго.
На пару мгновений повисла тишина, нарушаемая лишь слабым потрескиванием светильника. Воин и ворожея молча смотрели друг на друга. Гречанка дышала глубоко и часто. Высокая грудь под тонкой тканью вздымалась и опускалась, притягивая взгляд. Затем княгиня улыбнулась приветливо-чарующей улыбкой, не обращая более внимания на обнаженную сталь.
— Славная ночь, правда? — проворковала обезоруживающе нежно.
На щеках Арины играл румянец. Смуглая кожа маняще бронзовела в полумраке. Черные, до синевы, волосы таинственно поблескивали в тусклом свете лампадки.