Княжич, князь
Шрифт:
— Простите, отче.
— Бог простит. Уразумей однако: то не только за шутки, что над стариком шутишь, а для вящей пользы тебе же, дураку. Теперь к делу вернемся: опять ложись да глаза закрывай. Из греческого немного почитаем. Я начинаю, сосредоточься.
— Эвлоимени… и василиа… ту Патрос ке ту Иу… ке ту Агиу Пневматос… нин ке аи ке ис ту эонас… тон эонон, — старательно проговорил Кирилл.
— Верно. По-славенски истолкуешь?
— Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Из
— Добро. Теперь отсюда попробуем, внимай.
— Иц… х… Ага, это «ихь» получается. Хор… те… Хёртэ! Эс бе… рицх… Эс бэрихьтэн!
— Ты же сказывал, что германский хорошо разумеешь! — удивился отец Паисий. — Маленько прихвастнул, что ли?
Кирилл соскочил с постели и протянул руку:
— Книгу можно? Где оно, где оно… Ага, вот: «Ich horte es berichten, dass sich Herausforderer einzeln begegneten: Hildebrand und Hadubrand…» Сие значит: «Я слыхал, как сказывали, что встретились в поединке, бросивши друг другу вызов, Хильдебранд и Хадубранд». Вот так. Отче, вы греческий знаете?
— Вестимо дело.
— А германский?
— Не сподобился.
— Стало быть, греческие слова для вас осмысленны, как и для меня. То есть, вы их в уме сразу переводите. В германских же словах непонимания полны и только буквы знакомые различаете — и я чрез вас вынужденно то же самое проделываю.
— Ах вот оно как! А ведь верно, верно… — лекарь призадумался. — Но с другой стороны получается, что те языки, которыми не владеешь ты, но владею я, чрез меня тебе понятными могут оказаться. Да нет: даже и должны! Допустим, это будет латина. Ну-ко, ну-ко попробуем…
— Конкордиа… парвэ рэс крескунт… дискордиа максимэ дилабунтур… Что и вы, а чрез вас и я разумеем так: при согласии и малые дела возрастают, при раздорах же и великие рушатся.
— Отменно, просто отменно! Добро. С этим мы такоже всё разъяснили, — отец Паисий удовлетворенно хлопнул ладонью по книге и подался вперед: — А сейчас зри мне в глаза и проговаривай вслух то, о чем я мыслить стану. Давай!
— Ага… Возьми новый горнец с узким горлом… и насыпли в него десять драм яблонной коры… Потом натолки пять драм чернильных орешков…
— Довольно, опять молодец. Да… Как же быстро дар твой пробуждается — просто удивительно!
— Отче, то был секрет приготовления какого-то из снадобий ваших? И что в итоге выйти должно?
— Средство от недержания праздного любопытства. А теперь попробуем вот таким образом…
Кирилл какое-то время неотрывно смотрел в глаза лекарю, потом свел брови и помотал головою:
— Ровно тени в тумане мечутся да речи невнятные не в лад ведут. Ничегошеньки разобрать не получается.
— Сможешь объяснить?
Княжич пожал плечами:
— Ну… В первый раз вы мне вроде как руку протянули — я и принял ее. А в другой раз не то что руки не подали, а еще и будто схоронились да затворились от меня. Хоть и в глаза смотрели, как и прежде. Верно?
Отец
— Спится-то как?
Кирилл снова пожал плечами, на сей раз угрюмо.
— Опять видения страшные? Стой, не рассказывай сейчас — тебе уже пришла пора отдыхать. Завтра с утра. А еще лучше вот как поступим: давай-ка, голубчик, их туда же — под перо, на бумагу да ко мне на стол. Со всеми-всеми подробностями, какие только сможешь вспомнить. И прошу душевно: постарайся впредь писать хоть малость поразборчивее, окажи такую милость старику подслеповатому.
— Духоносные отцы учат, что всё то — козни бесовские.
Отец Паисий вздохнул:
— К сожалению, не всё, чадо. Кроме мира духовного есть и наш, егоже Господь шесть дней творил. Тут со временем и своего подобного добра поднакопилось основательно — это уже человеки сами расстарались, понатворили со всем усердием. Творцами, вишь ли, себя возомнили… Ладно. Пострига ты не принимал, стало быть о предметах сих особо размышлять не тщись. Этим другие займутся, тебя же свое служение ждет.
Лязгающие Сапоги приблизились. Кровь закапала на них из ниоткуда, расползаясь по зеркальному металлу дергаными потеками, а затем полилась струей:
— Кто-о-о… ты-ы-ы?.. Кто-о-о… ты-ы-ы?..
— Я княжич Ягдар! — крикнул он.
— Кто-о-о… ты-ы-ы?..
— Я! Княжич! Ягдар!
Слова трижды ударились о незримую стену, разбились и осыпались шепчущими осколками:
— Яктар-яктар-яктар-яктар-яктар-яктар-яктар…
Лязгающие Сапоги рассмеялись стонущим смехом. Кровь схлынула с них, пурпурным листом потрепетала в воздухе, обратившись в глумливый лик:
— Они называют его Кириллом!
— Кто — они? — спросил голос со стороны.
— Эти! — ответил ему другой и захихикал.
— Мое имя — Ягдар-Кирилл!
Кровавый лик ухмыльнулся:
— Так Ягдар или Кирилл?
— Мое имя — Ягдар-Кирилл! — повторил он.
Лязгающие Сапоги повернулись и направились прочь:
— Го-о-о-то-о-о-вьте-е-е… е-е-е-го-о-о… Я-а-а… се-е-ей-ча-а-ас… ве-е-ер-ну-у-усь…
Звон шагов по каменным плитам отдавался гулким эхом, всё больше и больше напоминая колокольный набат…
— Пробудись, княжиче! Княжиче!
Он открыл глаза, в неверном свете ночника увидел над собою перепуганное лицо брата Луки. Большой монастырский колокол за окном тревожно бил на сполох.
— Пробудись, княжиче! — ненужно повторил сиделец.
— Что случилось?
— Беда! Ох, беда-то какая — смертоубийство в обители!
Глава III
Кирилл выскочил на крыльцо и в потемках тут же со всего размаху ударился лицом о чью-то широкую и крепкую грудь.