Княжич, князь
Шрифт:
— Да, вывихнул маленько. А откуда же…
— Разувайся. Полностью.
Его сложенные дощечками ладони ладони расположились по обе стороны босой щиколотки Кирилла, не касаясь ее:
— Больно не будет, не бойся.
— Да я и не боюсь, с чего бы это мне…
— Яви милость, сейчас немного помолчи, княже.
Кирилл почувствовал прилив сильного холода, причем шел он не от Ратиборовых рук. Источник находился внутри самой ступни. Всё окончилось, едва успев начаться.
— Можешь обуваться.
Кирилл потопал ногою — вначале осторожно, а затем смелее и сильнее:
— Ух ты… Здорово…
Оглянулся
— Ага! Значит, мне не показалось, — вначале подумал, а затем и повторил это вслух Кирилл. — Ратиборе, но ведь тогда выходит, что…
— Тогда выходит, что просто мы тут в дубраве кое-какими умениями обладаем, княже. А теперь я о другом речь поведу — и то недолгую. Ты же постарайся услышать меня по-настоящему. Прежде всего, осведомлен я об этой беде твоей. Научись вначале вот чему: ранки свои не расковыривать, не копаться в былом и не жалеть себя с упоением. Всем нам нужны слова утешения, но не в моих обычаях их произносить — на то и другие люди есть. Чрез многое в жизни этой надлежит пройти самостоятельно, уповая только лишь на свои силы. Иначе не возмужаешь, княже. Это всё. Теперь погляди-ка туда — к нам Ворон направляется. Он отведет тебя в обитель.
— Сам Белый Отец — меня? — оторопело переспросил Кирилл.
— Да. Сам Белый Отец. Тебя, — терпеливо повторил Ратибор. — Так надобно. Еще свидимся, княже!
Кирилл не сразу осознал, что его уже нет рядом.
Ворон приблизился. Заглянув в глаза, отметил с мягкой и какой-то многозначительной укоризной:
— Ты заблудился, княже.
Кириллу стало стыдно:
— Да, Белый Отче. Можно так сказать. Но все-таки я уже сам начал…
— Что ты уже сам начал — это похвально. Позже и я помогу, князь Ягдар из рода Вука. А теперь — домой.
Кирилл шел, с механической размеренностью переставляя ноги — одну за другой… Одну за другой… Одну за другой… Вернее, не шел, а просто двигался вперед. Перемещался в пространстве неизвестно куда. На самом деле идти вовсе не хотелось, но стоять на месте — тем более. Слезы и крик от непривычной, доселе не ведомой боли притаились где-то на подходе в ожидании малейшего повода, чтобы вырваться наружу. Жалкие остатки оцепенелого разума пока что защищали от этого, время от времени старательно отвлекая и подсказывая: «Вон муравейник под кустом, большущий-то какой… Это ж сколько сил положено трудолюбивыми крохотульками, чтобы соорудить таковую горушку… Жук-рогач за пенек юркнул… Красавец… Я их с самых малых лет всегда любил, причем как-то очень почтительно и даже с капелькою страха… Улитка-то просто под ноги ползет, не наступить бы ненароком на глупую… Гляди-ка: а вон впереди и та самая избушка на курьей ноге. Как же я к ней вышел-то? Вроде бы совсем в другую сторону направлялся…»
Кириллу вдруг страстно захотелось, чтобы Белый Ворон опять оказался дома, чтобы опять перебросил на грудь две белоснежные косицы из трех, заглянул сквозь глаза в душу — глубоко-глубоко! — и оставил там теплый свет утешения. Давеча у него это просто здорово получилось и еще раз получиться должно. Конечно же, должно!
— Белый Отче! — закричал он, задрав голову к маленькому оконцу наверху. — Это снова я, князь Ягдар из рода Вука!
Еще завершая свой зов, Кирилл уже понял, почувствовал, что Воронов приют пуст. Постепенно затихшие отголоски эха и живая тишина дубравы только подтвердили это. Крохотная искорка надежды погасла, даже не успев толком разгореться.
Стрельчатая пещерка у основания спиленного дуба-опоры еще по пути сюда показалась ему входом. И сейчас, бессмысленно вглядываясь в черное обгорелое нутро, Кирилл вновь подумал:
«Вот если бы и в самом деле это был вход, врата, ведущие в иной, лучший мир! Сделаешь шаг вперед — и вся твоя боль, все твои потери останутся здесь, за порогом. А ты войдешь туда прежним, неповрежденным. Как же это было бы хорошо…»
Он очнулся (или ему показалось, что очнулся от чего-то), встряхнул головой. Повел плечами, отмечая некие смутные изменения в себе.
«Да, пора трогаться в путь. Главное, не выйти в сторону обители. Но тогда лучше направиться хотя бы вон туда…»
Дубрава постепенно перешла в смешанный лес, который в свой черед сменился соснами. Местность стала более холмистой, при очередном спуске среди папоротников низины отыскался ручей. На его противоположном берегу рядом с маленькой девочкой лет семи-восьми сидел опрятный старичок, по виду то ли крестьянин, то ли сельский ремесленник. Между ними был расстелен кусок холстины с разложенной на ней нехитрой снедью.
Не желая заговаривать с кем бы то ни было, Кирилл намерился молча свернуть в сторону и пройти мимо, но старичок приветливо окликнул его:
— Доброго дня тебе, путник! Может, пожелаешь присоединиться к нам?
Девочка с застенчивой вежливостью улыбнулась. Закивала, подтверждая приглашение.
Такое простое и незатейливое радушие вызвало легкий укор совести:
— Э… Да, люди добрые. Спасибо!
Рядом очень кстати обнаружилось перекинутое с одного берега на другой сосновое бревно со стесанным верхом. Перебираясь по нему, Кирилл подумал, что наверное, это тот же ручей, который течет поблизости Хореи, и он уже переходил через него.
— А у нас тут, молодой человек, своего рода поминальная трапеза, — словоохотливо продолжал старичок. — Сегодня исполнилось ровно девять дней, как ее мать (он мотнул бородой в сторону девочки) отошла ко Господу. По этому случаю мы еще утром в монастырском храме отстояли заупокойную службу, теперь возвращаемся домой. А поскольку сейчас подошло время обеда, то по традиции и трапезничаем в память о покойнице. Хорошей женщиной была моя невестка.
— Да, мама была очень хорошей, — с немного непривычной раскованностью тут же подтвердила девочка. — Доброй и ласковой. Теперь у меня остался только дедушка. Он утверждает, что со временем мое горе пройдет. Возможно, так и будет — ему виднее. Но сегодня мне ее очень не хватает.
Совесть отозвалась повторным укором, на этот раз более внятным. Кириллу даже показалось, что его боль вдруг ослабела весьма ощутимо.
— Угощайтесь, молодой человек! — поощрил дедушка. — Яйца вкрутую, сало — очень вкусное, с чесноком и кое-какими специями, огурцы свежие, хлеб… Прошу: без стеснения.
— Как звали покойницу? — спросил Кирилл, ради приличия отламывая кусочек хлеба и одновременно высматривая кусочек сала поменьше.
Старичок отчего-то немного помедлил с ответом: