Княжич Олекса. Сказ второй
Шрифт:
— Князь! К мосту подступает толпа! — сообщил дозорный. — Вооружены до зубов!
Александр в сопровождении архиепископа Спиридона поднялся на Пречистинскую башню. Глянув вниз, княжич убедился в том, что на сей раз противники вооружены куда более основательно — их защищали кольчуги и шлемы, а в руках большинства виднелись мечи. Впереди толпы вышагивал тысяцкий Микита Питрилович, облачившиеся в боевые доспехи. Ясно стало — тысяцкий перешел на сторону мятежников и раздал им из городских хранилищ оружие и доспехи.
— Предатель! — воскликнул владыка Спиридон.
— Это
— Побойся бога, Микита! Не твори греха! — ответил на то архиепископ. — Чего добьешься своим безумством?!
— Известно, чего! Зерно, что ты спрятал от народа, спасет нас от голода сейчас, а ко времени сева бояре наши закупят еще зерна в псковщине! Надобно только дать боярам то, чего требуют они! Отдай нам княжича, пусть он издаст указы! Пусть он спасет Новугородскую Вольницу от мора!
Без тени сомнений и малодушия, владыка решительно отрезал:
— Забудь про зерно и княжича! Не видать тебе этого! Не дам я тебе сотворить грех!
Примолк ненадолго тысяцкий, как будто собираясь с духом, после чего скомандовал:
— Пусть будет так! На приступ, братья! Одолеем их общею силой!
Вооруженная толпа двинулась на стены детинца, прикрываясь от стрел щитами.
— Тебе, владыка, лучше уйти под защиту собора! — обратился к архиепископу Мусуд. — Тут скоро начнется горячая сеча.
— Княже, пойдем со мною! — сказал владыка Александру. — Опасно тебе быть здесь!
Александр отрицательно покачал головой, отказываясь уйти со стен в Софийский собор.
— Тут мое место, — коротко возразил он.
Пришлось Спиридону покинуть Пречистинскую башню одному.
По двору перед собором стелился густой дым — этот чад шел от горящих в подземелье деревянных дверей. Поняв, что огонь скоро уничтожит преграды, защищавшие выходы из подземных ходов на поверхность, ратники принялись закладывать проходы деревянной утварью, какая была под рукой — столами, скамьями, стульями, заполняя бреши между ними дровами. Так, то крайней мере, огонь не потухнет и, тем самым, не даст бунтовщикам пройти по подземным ходам без страха угореть в дыму.
Ополчившиеся супротив Александра и архиепископа новугородцы уже проворно взбирались по лестницам и веревкам на стену детинца. Первые, кто вскарабкался наверх, были сброшены дружинниками вниз, но за ними поднимались все новые и новые бунтовщики. Александр вытащил из ножен меч и выжидающе глянул на своего воспитателя.
— Еще не твое время. Жди! — наставительно произнес Мусуд.
И только когда враги в большом числе смогли проникнуть на стены, ввязавшись с княжьими ратниками в яростную сечу, он сказал:
— В драке держись подле меня! Я прикрою.
Александр, как и подобает добросовестному ученику, старался соблюдать данный кормильцем наказ — он держался рядом с Мусудом, принимая на себя лишь те удары, что не успевали отразить кормилец и княжеские телохранители. Однако разум Александра все сильнее и сильнее горячился от запаха пролитой
— Не лезь на рожон, Олекса! — прикрикивал он на княжича.
Несмотря на отчаянную самонадеянность новугородцев, штурмовавших стены детинца во многом числе, княжеским ратникам и прочим защитникам крепости удалось отбить атаку — отбросив бунтовщиков назад, прочь со стен и башен детинца. Александр, переводя дух и чувствуя, как капли пота стекают по его шее и спине, с высоты башни наблюдал за отступлением противников. Мятежные новугородцы отошли за волховский мост на торговую сторону города, но и не думали расходиться — как видно, решили дать себе передышку перед следующей атакой.
Княжич посмотрел на восток — там уже занималась заря.
— Надолго ли они отступили? — задумчиво произнес он.
— Неважно, какой будет передышка, думай о том, чтобы сил набраться, — заметил Мусуд. — Отдохни, Олекса! Иначе в следующей схватке сплохуешь от усталости.
Кормилец и тут был прав! Александр чувствовал себя уставшим. Однако с башни он уйти не захотел, а просто сел на лавку и, приняв из рук церковного служки кусок хлеба и кувшин с водой, принялся сосредоточенно есть. Он держался как настоящий воин, привыкший безропотно сносить тяготы ратного ремесла и довольствоваться малыми удобствами, чем вызвал одобрительную улыбку у Мусуда. Татарин был несказанно горд за своего питомца! И хоть пришлось ему, Мусуду, этой ночью пережить немало тревог за Александра — однако ж тревоги те стоили этой гордости!
Когда солнечные лучи пролились на многострадальный Новугород, стало понятно — мятежники, отдохнув малость, собираются снова идти на приступ детинца. Толпа простолюдинов перестраивалась под руководством Микиты Питриловича, который размахивал руками, отдавая приказы. Александр видел, как к мосту подвезли несколько пороков(1), вызволенных из хранилищ Новугорода, где те хранились на случай военных походов новугородцев. На пороки эти новугородцы стали крепить запалы — большие глиняные сосуды, наполненные маслом, щепами и тряпьем. Стоило запалить такой сосуд и пульнуть ими в сторону деревянных укреплений — как те займутся огнем, едва глиняные стенки сосуда расколются от удара.
— Видно, они совсем в безумство впали, раз не боятся запалить детинец! Как не понимают они, что зерно может погибнуть в пожаре! — пробормотал Мусуд и крикнул, обращаясь к защитникам детинца: — Все в боевой порядок!
Но не успели новугородцы поджечь запалы на пороках, как произошло то, чего так ждал Александр:
— Вижу княжескую дружину! Князь Ярослав идёт! — закричал дозорный.
Действительно, по речному берегу скакал во весь опор передовой княжеский отряд, над которым развевался стяг Ярослава Всеволодовича. Удалые переяславские воины что есть духу мчались к великому новугородскому мосту — держа наготове копья и мечи — и готовясь смять взбунтовавшихся простолюдинов копытами своих разгоряченных коней.