Княжич варяжский
Шрифт:
В итоге, так и не выбрав, подарил и то и другое. Два комплекта шелковой одежки и серебряный суповой инструмент.
Ведун отдарился знатно. Набил Сергею татушку. На тыльной стороне ладони аккурат между большим и указательным пальцами левой руки. Заковыристую хрень из покоцанной черточками спирали. Часа четыре трудился. Доволен был, как удачно совокупившийся лось.
— И что это за тавро? — поинтересовался Сергей, глядя на распухшую руку.
Избор обиделся.
Минуты две высказывался насчет дремучих невежд, нищих духом и скудных интеллектом. Потом с четверть часа расхваливал свое искусство кольщика
Избор, видя, что ученик тупит, снизошел. Треснул дареной серебряной ложкой по лбу, осведомился:
— Помнишь девок, огненным змеем помеченных?
Девок Сергей помнил смутно. Зайца, приманенного тогда ведуном, помнил, а девок… Только то, что девки были так себе и еще какая-то бесовщина с ними была связана.
— На метку свою гляди, как на их метки глядел! — потребовал ведун, ухватив Сергея за шуйцу и тыча в свежую татушку пальцем. — Ну, что чуешь?
Чуял Сергей запах лука и нестираной рубахи ведуна. Обычной, шелковые тот припрятал. Ну и, само собой, боль там, где палец Избора упирался в припухшую кожу. Но это как раз нормально.
Ведун не был бы ведуном, если бы не осознал тщетность своих усилий. Вздохнул тяжко и произнес неожиданно мирно:
— Значит, срок твой не пришел. Давай-ка к столу, поснедаем.
Вернувшись в Белозеро, Сергей показал ведунову «метку» Дёрруду. Кому как не ему, изукрашенному многими значимыми татушками, разбираться в нательном искусстве?
Убийца минут пять глядел на Изборовы каляки-маляки, потом покачал головой.
— Мне такое не ведомо, — изрек «специалист». — Думаю, это ваша, здешняя волшба.
Потом подумал еще и добавил, что раз Избор сие изобразил, то польза несомненно будет, поскольку он, Избор, мудр и многознающ.
В последнем Сергей не сомневался. Равно как и в том, что чувство юмора у ведуна весьма своеобразное. Этот мог и полную хрень изобразить шутки ради. Чтобы все прочие глядели на бессмысленную фигню и ломали головы, что за великий оберег ведун на Сергеевой шуйце наколоть изволил.
И в этой мысли Сергей еще более утвердился, когда вернувшийся с полюдья Рёрех практически слово в слово повторил отзыв Дёрруда. Разве что вместо «ваша волшба» употребил «ведунова».
Впрочем, зажила татушка быстро, неудобств никаких не причиняла, и примерно через месяц Сергей перестал обращать на нее внимание. Тем более что Колхульда наконец разродилась, одарив мужа крупной крикливой девчонкой.
Хоть тут Избор не пролетел с предсказанием.
Назвали девчонку Хавьер, то есть Громкоголосой. Но это временно. Подрастет, и через годик получит полноценное имя. Если, конечно, Сергей от нее не откажется, что маловероятно. Особой радости от рождения дочери Сергей не испытал, но… Странное такое чувство. Что-то вроде: раз уж есть, пусть будет. Надо думать, не созрел он в этой жизни для роли отца. Поглядел, похвалил, подарил Колхульде золотой браслетик с лошадками и с малой дружиной из трех десятков бойцов отправился в Новгород: филиал здешней кузницы основывать и позиции укреплять.
Уехал вроде на месяц, а застрял до весны. Вернулся в Белозеро как раз к ледоходу. А еще через месяц — снова ушел. Князю Олегу компанию составить в летнем завоевательном походе. На этот раз — с Рёрехом. Стемид не возражал. А
Часть вторая
Глава 1
Часть вторая. Кровь и полынь Дикого поля
Лето года от Рождества Христова 910-го, а от сотворения мира 6417-го
«Проклята, — думала Ядвара. — Что бы тебе, Морена, не прибрать меня родами, как взяла моего сыночку? Вот счастье-то было бы. Или три дня тому поймать мне грудью стрелу? Или чтоб прободил меня железом степняк? Чтоб не видеть того, что уже не развидеть».
— Ты ешь, баба, ешь, — копченый пододвинул ей котелок. — Хорошее мясо. И крупа хорошая. Как вы, русы, любите. Что, ложка в рот не лезет?
Ядвара молчала.
— Тебе, баба, надо много есть. Мой хан любит толстых. И резать любит, и так… поиграться.
Лицо у печенега не плоское, и глаза большие, не щелочки, как у других. У знатных степняков такое нередко. От матерей переходит. По-словенски хан говорит хорошо, и голос ласковый. Напугать хочет. Смешной. Как можно напугать мать, у которой на глазах всю родню убили, не пожалев и детишек, а мужу любимому голову отрезали и в сумку положили. Не бывать Осмолушке теперь в Ирии. И ей не бывать. И племяшкам. И всей родне. Никого не осталось. Разве что дедов ублюдок в Киеве на подворье ключником, да пасынок Брудень. Но ублюдок — он ублюдок и есть, а пасынок, он чужой крови да Ядвара и не видела никогда. Так что на ней род их и пресечется. Вот беда набольшая из бед…
Глава первая. Место смерти
— Вижу острог! — радостно завопил Кочень, первым въехавший на холмик.
— Ты чего орешь, как кочет[1] поутру, — проворчал Милош, покосившись на Сергея. Кочень был из его «скоморошьей» команды, и Милош полагал, что несет ответственность за его поведение.
— Так это… Острог же. Отдохнем, поедим вкусно.
— И бабы там, — ехавший с Сергеем стремя в стремя Машег послал коня вверх коротким галопом и оказался на вершине на полминуты раньше Сергея.
Оказавшись наверху, Сергей оглянулся. Его отряд растянулся на четверть километра, не меньше. Ехали вразброд, шагом, группами и поодиночке, вели на поводу заводных. Устали… Табунок вьючных вообще отстал. А трое свеев вообще в объезд двинули, чтобы коней лишний раз не утруждать подъемом. И то. Весу в трех нурманах, как в пяти отроках, а коням, даже двуоконь, роздых нужен. Сергей тоже с полудня ехал на заводном мерине, боевого Мара берег.
— Глянь-ка, брат, — Машег подъехал вплотную, тронул за руку, показал туда, где среди травяного моря изогнулась синей лентой речка, на берегу которой притаилась маленькая крепость. — Что видишь?