Княжич Юра III

Француз Михаил

Они так вдвоём в сторону, в направлении леса, от нас всех оставшихся и ушли прогуливаться. Ведь, до начала экзамена, как я понимаю, ещё время было — Император-то ещё не приехал.

Нас с отцом тоже деликатно оставили одних. Булгаков с отцом за руку поздоровался, кивнул на меня и ушёл вместе с Никитой Петровичем Рязанским — третьим из прибывших сюда Князей, куда-то внутрь здания.

А мы остались. Стоять друг напротив друга. В пяти метрах друг от друга. Чуть бычиться и смотреть друг на друга.

По комплекции я почти догнал его. Хм, должно быть,

со стороны это смотрелось чудно — настолько мы с ним были внешне похожи. Что строением тела, что, чертами лица. Да даже хмурились мы сейчас с ним почти одинаково. Единственное, что у него борода ещё с усами есть, а у меня пока не растёт ещё. Так, лёгкий пушок над верхней губой пробивается.

— Отец, — первым нарушил молчание, становившееся уже почти неприличным.

— Сын, — точно так же, с той же скованностью и неловкостью в голосе, что и у меня, ответил он. И… разговор снова увял. Не знал я, что можно ему сказать. А он, видимо, не знал, что сказать мне.

— А…

— А… — одновременно что-то попытались всё ж произнести и одновременно прервались.

Жалею иногда, что в жизни нет полосы прокрутки, и такие вот тяжёлые неловкие моменты нельзя промотать. Хотя, нет, вру — не жалею.

Но мы простояли так с ним почти пять минут, прежде чем, повисшую паузу прервал звук приближающейся по дороге машины. Мы с отцом оба повернулись в ту сторону с преувеличенным вниманием. Обоим хотелось свой неловкий момент побыстрее замять.

Машина подъехала не сразу. Далеко не сразу. Лес же, не город — любую технику издалека слышно. Больше минуты пришлось ждать. Но, когда очередная чёрная тонированная «VIP-жоповозка» показалась-таки из-за поворота, и стало возможным разглядеть цвета Герба на номере, мы с отцом как-то, странным образом, уже стояли плечом к плечу.

Как-то это так естественно и само собой получилось, всё ж, неловкость неловкостью, а перед внешней угрозой Род должен выступать единым фронтом, какие бы разногласия внутри не зрели.

Герб Князя Тверского Семёна Константиновича.

И если бы только его. Машина была не одна. За ним ехали ещё две: с Гербом Ивана Константиновича Белозерского — Князя Новгородского и с Гербом Дмитрия Даниловича Холмског — Князя Псковского.

Не самые дружественные нам, Долгоруким, гости. С Новгородом, Тверью и Псковом у Москвы всю дорогу сложные отношения были. И до открытых усобиц доходило, которые приходилось лично Царю гасить.

Три Князя. Три Богатыря.

И нас тут трое. Имеется в виду — Богатырей. Отец и два его друга-союзника. Такая мелочь, как я или Мари, тут даже не рассматривается. Дойди дело до драки, сметут нас, как пыль с доски, и не заметят. Причём, не факт ещё, что условные «враги» сметут, а не союзная атака. Слишком уж неравные «весовые категории». Даже сравнивать глупо Юнаков с Богатырями. Для них мы не крепче Бездарей. О силе и речи не идёт.

Умом я это понимал. Понимал, что мне за отца прятаться надо, а не рядом с ним «плечом к плечу» стоять — стоялка ещё не выросла. Но, это умом. А вот сердцем… тем, что осталось от настоящего Юры.

В

общем, стояли мы с отцом рядом и вместе. Вместе встречали гостей, если и званых, то точно не нами. Ну не верю я, что Пётр Андреевич сам бы пригласил на экзамен своего сына ТАКИХ экзаменаторов! Не верю. Отец Белозёрского на дух не переносит!

Машины припарковались на стоянке, выпустили наружу своих пассажиров: тех самых, вышеназванных Князей, чьи Гербы на номерах красовались. Да только не одних.

Остатки Юры во мне буквально взвыли, когда из машины, в след за отцом ещё и Максим Тверской вышел.

Дальше была немая сцена. Немая сцена стояния двух «стенок» лицами к лицам. Не могу сказать «друг напротив друга», так как никакой дружбой тут и не пахло. Скорее уж, искры пролетали.

Откуда «стенки» взялись? Так на звук подъезжающих автомобилей и Никита Рязанский с Фёдором Борятинским подойти успели, встав справа и слева от нас с отцом.

А вот Максима его отец себе за спину задвинул. Не досталось ему «почётного» места в этой сцене.

Кстати, за Белозёрским тоже какой-то отрок стоял. Но я его ни в лицо, ни по имени не знал — говорю же: если с Тверскими Долгорукие ещё как-то общались, то вот с Белозёрскими вовсе никак. Не мог я этого паренька раньше видеть.

Стояние было молчаливым. Видимо, все приехавшие отлично знали, зачем и куда они приехали. Нечего было обсуждать. А обмениваться колкостями… ну, тут же не японцы или, прости Господи, европейцы — это те языком почесать любят, соревнуясь, кто кого больнее укусит. Тут Богатыри Русские стоят. Эти предпочитают бить молча. К чему слова, если всё решит драка? А, если драки не будет, то и тем более — к чему трепаться, впустую воздух сотрясая? Взгляд всё и так скажет.

Вот и молчали.

Булгаков, кстати, как ушёл в здание, «сдав» нас с Мари на руки родителям, так наружу носа и не казал.

Что ж, я его понимаю: он, хоть и Княжич, но ведь не Князь! И Пестун рядом с Богатырями тоже не смотрится. Да, пусть он — Директор Лицея — кочка не маленькая в Империи, но встревать в противостояние аж шести Князей… Тем более, каким-либо боком на чью-то сторону становиться — не самоубийца он. И должностью своей, думаю, дорожит.

Не знаю, сколько мы так стояли. Может, пять минут. Может — десять. Может, минуту. Не могу сказать. Не было там возможности посмотреть на часы. Нельзя там было отводить взгляд. Отвести — значило проиграть. Там моргнуть-то лишний раз было стрёмно!

Закончилось всё единомоментно. Когда со стороны дороги послышался новый звук едущих машин.

— Император! — пискнул из-за спины отца Максим Тверской. Иначе я не могу назвать прозвучавший его сдавленный голос. Почему он? Почему Максим? Ну так, он был тем, кто мог взгляд отводить. Он и головой вертеть мог. Он же ЗА спиной у отца стоял, а не как я — рядом с ним в центре нашего строя. Напротив меня, кстати, в результате этого построения Холмский оказался. И, хоть рядом со мной ещё Борятинский стоял, Холмский взглядом именно меня задавить пытался, а не Фёдора Ювановича.