Княжич Юра III
Шрифт:
Я пытался настаивать, что разделяться — не лучшая идея. Пытался убедить, что и ей тоже пора «баиньки». Что, вместе пришли, вместе и уйти надо… Бесполезно! Упёрлась!
Тем временем, психологиня совсем сомлела. А Екатерина выложила на стол главный козырь: что ей тут будет-то одной? Она ж Одарённая! Причём, если что, гораздо круче меня, вообще-то. И от серьёзной опасности не мне её, а ей меня защищать придётся…
Убедила. Почти…
Она-то настаивала, чтобы я вёз психологичку на такси, тихонько переправлял тем же путём, каким они выбирались, тащил в её квартирку, укладывал спать, да и сам
Вынес Ларису на руках из клуба. Отошёл в ближайшую подворотню, да взмыл в небо «Суперменом». Долететь до Лицея, мягенько сесть на балкон нужной квартиры в нужном корпусе, раздеть и уложить спать — дело двадцати пяти минут. Ещё минут десять на то, чтобы тихонько вернуться к клубу… и понять, что, наверное, зря. Не вернулся бы, не треснули бы мои «розовые очки» подсознательного предубеждения, что «С большой Силой и возрастом приходят Ответственность и Мудрость»… Понимаю, что глупо. Но, что поделать? Я был воспитан в мире писателя примером бесконечно уважаемого мной отца, который как раз имел и Ответственность, и Мудрость. И даже то, что, совокупно, я, пожалуй, сам уже старше него, не сильно приблизило к его уровню… Я привык, что взрослый — мудрый и ответственный. А тут…
Кокаин, служебное помещение, и четверо рокеров, жёстко еб… имеющих Екатерину Васильевну… Катерину (как я уже говорил, какая она после этого «Васильевна»?) во все щели, во всех позах… почти до самого утра.
Парни, по мере уставания, постепенно заменялись другими, приходящими из общего зала. Я даже точно не смогу сказать, сколько же их через неё за эти часы прошло. Как-то не считал. Просто, хмуро сидел всё за тем же столиком и писал стихи. Не вспоминал чьи-то. Не для того, чтобы потом их спеть. Свои карябал, просто, чтобы хоть чем-то занять руки, пока ждал, когда же, наконец, девчонка наиграется. Не они ей наиграются, а она ими.
«Кусочек воды», на всякий случай, в подсобке на стене висел, и я временами посматривал, всё ли там в порядке, не требуется ли срочное вмешательство, не грозит ли ей реальная опасность… не грозила. И я продолжал карябать…
А потом, когда «партнёры» всё ж закончились, а Катерина осталась изнемождённо, расхристано, в порванной и обгаженной белым одежде, с расплывшимся на лице макияжем лежать на какой-то пыльной шкуре на полу с блуждающей на губах довольной улыбкой, пошёл к ней. Завернул в водяной кокон, накрыл сверху оторванной чёрной портьерой. Сунул местному уборщику пару купюр, чтобы забыл всё, что видел. Сунул охране. Сунул бармену. Сунул управляющему. Вынес тело из клуба, скрылся в той же подворотне и полетел с ним в Лицей…
Теперь вот встречаю рассвет через щёлочку в дорогих тяжёлых шторах отделанного по самому высшему классу помещения с шикарнейшим джакузи в нём. И даже, почти уже не хмурюсь.
— А знаешь, Юра… были у меня и семья, и муж, и дети, и хор по вторникам, и службы по воскресеньям… Kinder, Kuche, Kirche, Kleider… Не сказать, что такой уж любящий муж. Не сказать, что такие уж хорошие дети… да пела я, прямо скажем, так себе… — после некоторого молчания вдруг заговорила Катерина.
Я не перебивал. Молча слушал, наблюдая, как работает над её телом Вода в джакузи. Как сползают с кожи татуировки… причём, не такие, как у меня, «временные»,
— Были… давно, — продолжила говорить она. — Семья быстротечна… мужчины смертны… мужчины уходят… мужчины предают… Так, как сегодня, без обязательств и привязанностей проще… легче… не так больно… Хочешь что-то спросить?
— Пожалуй, только одно: почему так? Так… грязно. Неаккуратно. Почему нельзя пойти… в специализированное заведение. Уверен: они имеются на любой, самый взыскательный вкус. И простые бордели, и «свингерские» вечеринки, и всякое… пожёстче, с подчинением и унижением, — спросил я первое, что пришло в голову.
— Профессионалы… — неприязненно проговорила она. — Не люблю профессионалов. Слишком они… профессиональны. Нет в них ни искренности, ни жара… Они ж не трахают тебя, а… дело делают? Сосредоточенно и… фальшиво.
— А свингеры?
— Есть большой шанс знакомых встретить, — ухмыльнулась она.
— Но ведь грязь… болезни, микробы, вирусы? — нахмурился я.
— Ты будешь пугать вирусами и грязью Водницу? Почти Целителя? — снова хмыкнула она. — Вода очищает всё. Вода всё уносит… Никакая грязь не остаётся после воды…
— Разве что грязь на душе, — вздохнул я.
— Всё-таки, осуждаешь…
— Нет. Понять пытаюсь. Но ведь «привкус-то» мерзкий остаётся… осадок?
— Вода… очищает и душу. Уносит боль и грязь.
— Душу? — отвлёкся я от движений воды в джакузи, тем более что уже и так начинал терять понимание того, что и как та делает с телом «почти Целительницы». — Серьёзно?
— А ты попробуй, как-нибудь сам, — без тени улыбки сказала она. — У японцев это, кажется, называется «мисоги». Слышал о таком?
— Слышал… — нахмурившись, ответил я. Тем более, что и правда слышал. И даже хотел как-то попрактиковать, но вот что-то руки никак не доходили. Тем более, что там водопад нужен.
— Попробуй… помогает.
— Попробую, — серьёзно ответил я, понимая, что теперь-то уж точно руки дойдут. Что попробую обязательно. У меня ведь и своей грязи на душе хватает. И, если есть способ даже самую малость облегчить свою ношу, то не воспользоваться им будет преступной глупостью.
— Ты завтракать не пойдёшь? — через какое-то время спросила Катерина.
— Я не завтракаю. А до занятий ещё время есть. Подожду, пока народ с улицы немного рассосётся, чтобы не светиться лишний раз в «прикиде», — напомнил ей, что до сих пор одет, как рокер, да ещё и половина рожи раскрашена.
— Спой, что ли, тогда? Чего так-то стоять-молчать… может, что-то специально для меня подберёшь. Не зря же ты там за столиком столько печатал…
— 'А утро было зябким, как щекотка
И голосили третьи петухи
И были так нужны стихи и водка,
Стихи и водка, водка и стихи…' — с невесёлой улыбкой процитировал я одну из песен Леонида Филатова. Не пропел, а просто процитировал.