Княжич Юра III

Француз Михаил

— Должна, — хитро улыбнулся я.

— Но, как тогда? Ты правила решил нарушить? — предположил он сразу самый вероятный со мной вариант. — Тебе синий цвет больше нравится? Для клипа?

— Нет, — стала моя улыбка немного шире. — Всё в полном соответствии с правилами ношения формы.

— Правила изменили? — удивился он. — Цвета теперь другие?

— Нет, правила не меняли.

— Погоди, то есть, это у меня с глазами что-то? — всерьёз забеспокоился он и даже поднял руки, чтобы коснуться их.

— Нет, глаза тебя не обманывают, — поспешил успокоить его я. — Она действительно синяя.

— Но… как тогда? — окончательно растерялся он.

— А ты подумай, — сложил руки на груди

я. Потом верхней смахнул невидимую пылинку со своего плеча.

— Не понимаю… — через полминуты сдался он.

— У меня действительно открылся в тот день Дар, — сжалился над ним я. — Но только не Земли.

— То есть… подожди, Вода?!! — дошло до него наконец. — Но как?! Ты же боялся воды смертельно… Ты меня разыгрываешь, да? Специально у кого-то из друзей форму попросил, чтобы подшутить?

— «От ненависти до любви один шаг», — процитировал народную мудрость я и сформировал над поднятой раскрытой ладонью водную сферу. Ведь, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Матвей завороженно на неё уставился, замерев ещё секунд на двадцать. Потом моргнул и смачно выматерился.

* * *

Глава 41

* * *

Мы проболтали с Матвеем почти два часа, неспешно двигаясь по оранжерее — есть у меня такая привычка: я не могу беседовать, стоя на одном месте. Или сидя. Меня это раздражает. А вот, когда чем-то заняты руки или ноги — милейшее дело! Можно и потрендеть.

В данном случае, работали сразу оба варианта: то есть, заняты были и руки и ноги. Руки: тем, что я взялся за специальные рукоятки на кресле брата, ноги: тем, что принялся прохаживаться. А походить здесь было где: галерея большая. Назвать её огромной, понятное дело, назвать нельзя: огромная — это крытая часть Петроградского Ботанического Сада. Вот уж, где действительный гигантизм, но и маленькой — назвать язык не повернётся. Самое то для спокойных неспешных прогулок и поправки здоровья в зимнее время.

Вот мы с братом и прогуливались. Он был ещё очень слаб после болезни, поэтому быстро утомлялся. Ходить самостоятельно он мог, но пока не долго — поэтому и кресло-каталка. Чтобы было где отдохнуть, когда силы кончаются.

Врачи рекомендовали ему побольше двигаться, чтобы ускорить восстановление, но при этом не перенапрягаться, чтобы избежать риска получения травм. Вот я ему в этом и помогал, занимая разговором и поддерживая под локоть, когда он вставал со своего транспортного средства и разрабатывал ноги. А, когда уставал, усаживал обратно в кресло и просто катал.

Мы разговаривали обо всём и ни о чем. Больше всего ему был интересен Лицей, порядки в нём и мои личные впечатления. Не то, что бы Матвей о нём мало знал, нет. Всё ж, он готовился к поступлению именно туда, притом, что все наши с ним старшие братья закончили именно это учебное заведение. Вот только, насколько давно они его окончили? Насколько точны и актуальны на данный момент их сведенья? Ведь, даже ближайший к нам по старшинству брат имел возраст уже за сорок с лишним. В этом разрезе, моя информация была очень полезна из-за своей «свежести».

Я рассказывал. Мне было не трудно. Правда, старался максимально опускать подробности именно моих «нестандартных» похождений. То есть, и то, как отправил в больничку весь свой взвод, и то, как потом отсиживался в карцере, и то, во что этот карцер превратил. И, в особенности, то, какие именно у нас были отношения с Директором Лицея. Ни к чему Матвею вникать в эти мои заморочки. Мне и без того было, что порассказать.

Труднее всего он воспринял, конечно же сообщение о том, что мой Дар — Водный. Во всё остальное он поверить мог

легко: и в то, что меня отправили на экзамен спустя всего месяц с лишним после открытия Дара, и в то, что отец притащил на этот экзамен аж шестерых Богатырей под председательством самого Императора, и в то, что по итогам этого экзамена, я был переведён сразу на третий курс, но Ранг мой объявить отказались… кстати, Матвей сказал, что это отнюдь не единичный случай — имеется в виду, не объявление Ранга. И это может быть не требованием Императора, а просьбой отца, так как вкладывалось в какие-то его схемы. Матвей лично знал о трёх таких случаях. В одном из них, экзаменуемый перепрыгнул-таки через Ранг: сдавал на Ратника, а сдал на Витязя, а в двух других интрига была создана на пустом месте: на что сдавали, на то и сдали, но, в процессе, пока результат ещё не был объявлен, обоим удалось заключить очень выгодные брачные союзы. Правда, в одном из этих последних случае, всё кончилось не так хорошо, как хотелось бы: «невеста» очень быстро снова освободилась… став молодой вдовой. Но самого факта это не меняло: мой случай уникальным не был. Редким — да, но не уникальным. Иначе бы он привлекал бы внимания гораздо больше. Но, вообще, Аристократия довольно трепетно относится к такой теме, как градация силы и Ранжирование. В этой теме здесь любят определённость. Интрига возможна — да, но держаться она может не слишком долго.

Вот и Матвей был твёрдо уверен, что всё с моим экзаменом разрешится совсем скоро. Даже скорее, чем я о том предполагал или того хотел. Брат считал, что объявление о моём новом Ранге, Император… или отец, хотят приурочить к Большому Императорскому Баллу, который традиционно проходит в Зимнем Дворце двадцать третьего декабря. В день, следующий за самой длинной ночью в году. Когда год поворачивает на Весну, а световой день перестаёт уменьшаться и начинает расти.

Этот день, «Праздник Нового Солнца», или просто «Новое Солнце», в Империи празднуют куда сильнее, чем привычный мне «Новый Год». Последний, кстати, здесь и вовсе не праздник. Так, просто дата в календаре.

Вообще, здесь всё, что связано с Солнцем, имеет большое значение. Праздниками являются и оба равноденствия, летнее и зимнее, и летнее солнцестояние, и вот этот вот праздник, о котором я только что распинался. Вот ведь, чем дольше я в этом мире живу, тем с большим количеством отличий в менталитете местных сталкиваюсь. Масса этих отличий, конечно же, ещё не критическая, но она ведь продолжает накапливаться…

В общем, Матвей никак не мог поверить в то, что мой Дар — Вода. Во всё остальное поверить мог: и в решения отца, и в мою гениальность, но в то, что Вода… никак! Вот не укладывалось это в его картину мира, хоть тресни. И даже неоднократные наглядные демонстрации его в этом не убеждали. Он всё спрашивал, точно ли я не шучу над ним, точно ли не прикалываюсь, не обманываю какими-то фокусами, которые лишь имитируют Водные техники, но ими, на самом деле, не являются… Слишком уж хорошо он помнил, как я раньше от каждой лужи, что лишь немногим глубже подошвы моего ботинка, шарахался, словно от смерти. А тут такой кардинальный разворот.

Да я бы и сам, наверное, не поверил на его месте. Однако же, я на своём.

Два часа пролетели незаметно. Пора было прощаться: ему надо на занятия с инструктором по восстановительной физкультуре, прописанные врачами, а мне — в аэропорт и далее в Питер.

Правда, не знаю, как он на свои занятия, а я в аэропорт не сразу направился. Мне требовалось ещё один маленький крюк сделать по пути — в свой… теперь уже свой, подаренный Костей институт заехать. Посмотреть, познакомиться, озадачить, с финансированием разобраться. Ведь плох тот хозяин, который хозяйства своего не разумеет!