Княжич. Соправитель. Великий князь Московский
Шрифт:
Совет эмиров происходит в зимнем дворце «Аттука-Таша», подальше от гарема и длинных ушей его служанок. Все двери дворца охраняют ханские нукеры и его личные телохранители. Кроме того, в ближайшем покое расположено на всякий случай полсотни отборных воинов.
Эмиры сидят на коврах полукругом перед троном Ахмата. Они тихи и смирны, как овечки, но хан видит, как они, бросая взгляды из-под опущенных ресниц, переглядываются друг с другом. Они понимают, что сидят в ловушке, окруженные верной Ахмату стражей: злоба и страх смешались в их душах и горьким напитком поят их сердца.
Ахмат усмехнулся и сказал, ядовито щуря глаза:
– Верные и преданные мне слуги и помощники! Знаю, всегда готовы мои эмиры служить
Хан замолчал, разглядывая пристально своих советников, и те, не понимая, в чем дело, стали робеть и беспокоиться. Они знали свирепость и беспощадность Ахмата.
– Эмиры, – продолжал хан, усмехаясь и играя с эмирами, как кошка с мышью, – так вот, хочу я жестоко наказать врагов своих. Враги же – хяуры!
Невольный вздох облегчения вырвался у всех эмиров.
– Смерть проклятым хяурам! – с торопливой радостью восклицали они на разные голоса. – Да поможет Аллах нашему оружию! Да ниспошлет Он победу великому светлому хану Ахмату!
Ахмат, прищуря один глаз, посмотрел на старого улема хазрэт Абайдуллу. Тот понял его, и чуть заметная улыбка мелькнула под его седыми усами.
Хан слегка кашлянул, и сразу все стихли и замерли в раболепном молчании, с застывшими подобострастными лицами. Ахмат обвел их острым взглядом и, заметив злые глаза эмира Али-ата, подумал: «Этот должен погибнуть первым…»
Хан еще раз кашлянул и произнес:
– Третий год князь Иван не дает выходов. Мы пойдем на него, как ходил Тохтамыш, и соберем весь жир с его земель. Все города и села его отдаю вам в добычу.
– Да поможет Аллах и ангелы Его великому нашему хану и повелителю! – закричали восторженно эмиры.
Снова все сразу стихли, когда заговорил Ахмат.
– Эмиры и богадуры, [188] – начал он, – мы жестоко накажем врагов своих. Сказано: «Сам Аллах примиряется с теми, что согрешили по неведению и тотчас же раскаиваются». Сказано также: «Для тех нет спасения, что умирают неверующими; мы приуготовили им жестокое наказанье…» [189]
188
Богадуры – рыцари-воеводы.
189
Изречение из Корана.
Эмир Али-ата при этих словах опустил глаза и побледнел. Это была угроза лично ему, но Ахмат тотчас же скрыл жало и яд против Али-ата, добавив гневно:
– Так мы накажем Ивана, если нам не покорится наш улусник. И будет с землей его, как в день Последнего суда, «когда звезды упадут, когда горы придут в движение, когда дикие звери соберутся стадами, когда моря закипят, когда лист книги развернется, когда пламень ада помешают кочергою, чтобы лучше горел». [190] – Успокоившись, хан помолчал, произнес бесмелэ и продолжал: – Наузу би лляхи, [191] и Аллах поможет нам.
190
Изречение из Корана.
191
Мы прибегаем к заступничеству Аллаха.
– Счастливы все, возлагающие упование на Господа, да почиет над ними обильная милость Аллаха! – воскликнул старый улем Абайдулла.
– Благодарение Аллаху, – заговорили все кругом, – хвала Господу милостивому и всещедрому… Слава Аллаху во веки веков!
Приступая к обсуждению похода на Москву, Ахмат обратился к своему
– Доложи совету о военных силах нашего ханства подробно; скажи, какие войска и когда выступать могут, как они снаряжены оружием и пищей. Эмиры и богодуры будут спрашивать, ты же отвечай им, как мне самому…
192
Бакаул – министр обороны.
Беседа тянулась долго, и только при первой звезде, когда шейхи [193] и улемы одобрили план похода на Русь, начался торжественный и богатый пир. Хан Ахмат был ласков со всеми, особенно милость его проявилась к эмиру Али-ата, и не раз получал он лакомые куски и напитки с ханского стола…
На другой день, как с прискорбием объявил Великий диван, [194] эмир Али-ата внезапно захворал и после утренней молитвы скончался от внутренних колик.
193
Шейх – старец, духовный руководитель.
194
Великий диван – государственная канцелярия хана.
Прошла уже неделя, как конники ордынских эмиров, полки за полками, непрерывно тянулись к Сараю и разбивали свои становища в степях к северу и северо-западу от столицы. Ахмат, окруженный десятью тысячами своих конников, проводил последнюю ночь под стенами родного города в роскошной кибитке. Хан уж был как бы в походе и с рассветом уходил от Сарая.
После четвертой молитвы иша он вошел к себе в кибитку, но тотчас же вышел оттуда в простом желто-сером верблюжьем плаще и, сопровождаемый двумя телохранителями, незаметно двинулся вдоль крепостной стены в тьму наступившей ночи. Сердце его билось радостью, и, словно на крыльях, летел он к своей Адикэ. Кругом казалось все пусто и безлюдно среди мрака, но хан привычно чувствовал, что повсюду таится охрана из его верных воинов.
Вот и кибитка Адикэ – в ней повезет он свое счастье по всем дорогам войны, и никто и ничто не помешает ему пить сладость жизни. Дрожащей, нетерпеливой рукой отодвинул хан кошму над резной деревянной дверкой и сразу застыл и оцепенел: в кибитке было темно и необычно тихо…
– Факелы сюда! – крикнул хан. – Факелы!..
Мигом запылали факелы, и Ахмат увидел лежащих неподвижно Адикэ и ее служанку, Между ними на столике стояло блюдо с недоеденной баклавой.
Хан пошатнулся, у него потемнело в глазах, но тотчас же бешеный гнев охватил его.
– Кто принес им это блюдо? – спросил он.
– Абд [195] из дворца, – дрожащим голосом ответил юный воин, – он был с блюдом…
– Ты пропустил его?
– Да, повелитель…
Яростно вырвав из ножен саблю, хан убил воина. Потом, обернувшись с искаженным от гнева лицом к начальнику стражи, воскликнул:
– Ищи убийц, ищи! Не найдешь – переломлю хребет тебе! Ищи – ат аунаган жирдэ тэкк, алыр! [196]
– Слушаю и повинуюсь, – с трудом выговорил бледный и дрожащий начальник караула.
195
Абд – черный раб.
196
Где конь валялся, его шерсть останется! (Пословица)