Княжий пир

Никитин Юрий Александрович

Воевода и дружинники ржали как сытые кони. Владимир махнул рукой, мешают, быстро сбежал по круговой лестничке вниз во двор. От терема княгини Юлии через двор торопливо шел рослый человек в нелепой женской одежде, которую зовет рясой, с огромным золотым крестом на груди. Весь в черном, даже шапка черная, борода лопатой по грудь, волосы по-женски свисают на плечи. Даже двигается не по-мужски, а семенит, голову склоняет, горбится, будто монетку на полу высматривает.

Священник приблизился, поклонился так низко, что едва не стукнулся лбом о бревенчатый настил:

– Княгиня

просит простить ее за отсутствие на пиру… Захворала малость.

– Это какая княгиня? – переспросил Владимир брезгливо, хотя священник находился только при Юлии, принявшей христианство еще в детстве, а потом склонившей в него и Ярополка. – Тебя зовут.. э-э… Иван?

– Иоанн, великий князь, – поправил священник опять с низким поклоном.

– Иван, значит, – определил Владимир. – Больно трудное имя. Так звучит проще. Говоришь, занемогла? Что ж ты, волхв нового бога, не вылечишь?

Священник поклонился в третий раз:

– Мы лечим души, а тела бренны, стоит ли на них тратиться?

Владимир уловил краем глаза новую стайку проплывающих высоко под облаками женских тел. Красное солнце просвечивало их насквозь, они казались наполненными жаркой жизнью, часто вспыхивали, как драгоценные рубины.

– Ну, – сказал он медленно, – есть душонки настолько мелкие, что даже плюнуть в их сторону – оказать честь. Да и тела телам рознь.

Священник перехватил его мечтательный взгляд, глаза вспыхнули, но сдержался, сказал сдавленно:

– Когда сюда придет вера Христа, все это исчезнет!

– И русалки? – спросил Владимир насмешливо.

– Все! – почти выкрикнул священник. – Любая нечисть! Господь наш ревнив, он не допускает других… всяких. Все будет искоренено под корень: лешие, кикиморы, мавки, вилы… Только вера Христа! Мир будет чист.

Владимир сказал тяжело:

– И пуст… Пуст, как ограбленная могила.

Священник осекся, вспомнив, что и сам великий князь, хоть и рожден отцом и матерью, но бабкой-повитухой была ведьма из рода древних невров, а те, по слухам, ведут начало от самой Лилит, что была первой женой благочестивому Адаму, а потом не покорилась Богу и стала демоншей…

Владимир брезгливо посмотрел ему вслед, но с башенки наконец спустился грузный Белоян. Горбился, словно нес на спине незримую гору. Шерсть на морде слиплась, на лбу блестели крупные капли пота.

– Скоро на четвереньки встанешь, – сказал Владимир недовольно. – Стряслось что?

Белоян поднял голову, Владимир отшатнулся. Маленькие медвежьи глаза были залиты кровью, словно там полопались все сосуды, и кровь выступила наружу.

Измученным голосом верховный волхв проревел:

– Наблюдал за Царьградом…

– Ого!

– Как видишь, с твоей башни можно увидать многое, надо только уметь смотреть.

– И не было защиты? – не поверил Владимир.

– Ну, я смотрел там, где защиту не поставили, – поправился Белоян. – Маги закрывают дворец, а еще пуще – свои гнезда. Но и по крохам с улиц можно собрать кое-что.

– Курица по зернышку клюет, а сыта бывает, – сказал Владимир серьезно. – Ты молодец.

Белоян сердито блеснул красными глазками:

– Не

всем же быть орлами. Или волками. Их там тьма. Жрецы новой веры вовремя спохватились, всех магов не пустили под нож. Пользуются, когда надо чудо сотворить во имя своего бога. Сами не могут, а те… наемники, что с них требовать?..

Он говорил все громче, даже выпрямился, глаза заблистали грозно, как две красных звезды, что предвещают кровавую войну, разор и гибель. Владимир прервал, волхв может обличать цареградских магов до бесконечности:

– И что ты узрел?

– Много недоброго для нас. Но самое близкое… это отряд, что движется к Киеву. Защита у них сильна, но чем дальше от Царьграда, тем труднее их накрывать щитом, зато моя мощь значимее, ибо мне помогает здешняя земля.

Владимир внимательно всмотрелся в измученное лицо:

– Разве ты не рус?

– Рус.

– Но здешняя земля помогает только славянам!

Белоян наконец-то расправил спину, сразу став выше Владимира. Голос прозвучал со смущенной гордостью, где таилось тщательно скрываемое ликование, смешанное с недоверием:

– Похоже, здешняя земля наконец-то признала нас. Сперва люди признали, теперь – земля.

Владимир отмахнулся:

– Это тебя признала. Ты с твоей-то рожей чистый славянин. И что за отряд сюда прет?

– Их смысл прост. Им велено убить тебя. Даже, если погибнут сами.

Владимир присвистнул:

– Ого! А велика ли дружина?

– Две дюжины.

Владимир изумленно поглядел на волхва:

– Так чего ж тебе бояться?

Белоян озабоченно покачал головой:

– Так то оно так, но дюжина из них – богатыри. Остальные так, слуги. А я еще не видел, чтобы кто-то собирал богатырей так много в одном месте. Ну, не считая тебя. Да и то, у тебя они сбегаются только как свиньи к корыту, а не в ратном поле.

– И все равно не понимаю, – буркнул Владимир, брови его сдвинулись на переносице. – Пусть даже богатыри… Но у Претича под Киевом три тысячи обученных воинов! Навалятся скопом, никакие богатыри не устоят.

– А при Лобне? – напомнил Белоян.

– Да то случайность, – отмахнулся Владимир, но лицо его болезненно изменилось.

По лицу пробежала тень, Белоян сам помнил этот позорный день, когда пятитысячное войско бежало перед малым отрядом никому не ведомого тогда князя тюринцев Краснокута. Слишком рано обрадовались дурни, завидя перед собой два десятка всадников. Но те непостижимо мощным броском поразили дротиками два десятка передних – ни один не промахнулся! Пока там стоял растерянный гам да крики, те метнули еще несколько раз, обученные слуги совали дротики им прямо в руки, а те всякий раз поражали воевод, бояр, самых знатных людей, что красиво ехали впереди, дабы не глотать пыль… А потом, обезглавив противника, выхватили мечи и бросились на огромное войско с лютым криком, от которого кровь стыла в жилах. Если бы встретить их достойно, не помогло бы и богатырство, а так гнали ошалелое от ужаса стадо, рубили и топтали конями, хлестали бичами. Всех не перебили лишь потому, что сами устали рубить и колоть это бегущее в слепом страхе человечье стадо.