Княжий пир
Шрифт:
Рассердившись, он в седло взлетел птицей, подобрал поводья.
— А подойдет — замертво падает, — серьезно добавил волхв. — Хороший человек ты, Илюша. И не зря тебя всяк худой человек боится!
— То-то, — сказал Муромец на всякий случай, он чуял подвох, но для настоящего мужчины важнее крепкие кулаки и голова, а не умение играть словами, потому лишь еще раз смерил волхва предостерегающим взглядом, скажешь что-то против шерсти — пришибу, повернул коня и поехал к воротам.
ГЛАВА 13
Закатное небо покрылось
Илья покосился на Добрыню, тот смотрел на небо с восторгом.
— Ну? Дорогу туда ищешь?
— Ищу, — признался Добрыня.
Илья хмыкнул:
— Дорогу на небо ищут те, кто заблудился на земле.
Добрыня с удивлением перевел взор на старого богатыря. Грузный, малоповоротливый, он выглядел мудрецом не больше, чем его конь, такой же толстый, громадный, с ногами толщиной в ствол двадцатилетнего дуба. Скорее от коня Добрыня готов был услышать мудрую мысль, чем от первого из силачей…
— Ишь, сказанул. Наслушался у иудеев? Не одного зарезал, поди… В Киев, говорят, ты приехал с кошелем злата. Как думаешь, Лешак?
Алеша Попович засмеялся, показывая белые ровные зубы:
— Когда шатается земля, я держусь за небо!..
Добрыня всплеснул руками. Попович тоже слишком силен и тем более — красив, чтобы изречь что-то даже не умное, а просто дельное. Не иначе как что-то большое в лесу издохло. Или беда какая прет навстречу, только успевай закапывать своих…
Вдали поднялось облачко пыли. Илья взглянул из-под руки. Несмотря на возраст, глаза у старого казака самые острые, не то что у Добрыни, испортившего глаза чтением при лучине, или у Алеши, поповского сына, что переел сладостей, хотя настоящий мужчина должен с детства привыкать к сырому мясу и вкусу горячей крови.
— Что там? — спросил Алеша, едва не повизгивая от нетерпения.
Илья прогудел в раздумчивости:
— Кто-то на коне… Скачет в нашу сторону.
— Один? — спросил Алеша удивленно.
— Один, — подтвердил Илья.
Добрыня уловил в голосе старого казака тревогу. Слабые объединяются в стаи, лишь очень сильные могут себе позволить ездить в одиночку. Когда видишь одного в степи или в лесу, будь настороже: такой опаснее десятка. А то и сотни.
А Алеша уже с завистью смотрел на массивную булаву, что раскачивалась на ременной петле, а та охватывала толстую боевую рукавицу. Старый богатырь как поднес руку козырьком к глазам, прикрывая от солнца, так и держит, всматриваясь в даль, совсем забыл про пудовую булаву, другому уже оттянула бы руку до земли.
— Ого, — сказал Илья вполголоса. — Что делает, мерзавец… что делает!
— Что? — опять же первым спросил Алеша.
Добрыня оглянулся на коней, трое из шести
— Всадник больно удалой… В доспехе, что блестит, как чешуя заморской рыбы… Видно, как швыряет в небо булаву… Скачет, скачет, а потом на лету хватает прямо за рукоять!.. Уже трижды швырнул, ни разу не промахнулся…
Добрыня присвистнул. Самый быстрый умом, он первым понял, как опасен этот противник. В степи почти нет друзей, одни поединщики. Швырнуть высоко в небо тяжелую булаву — непросто, но поймать ее на лету — под силу редкому богатырю.
— Будем ждать здесь?
Илья прогудел мощно, как перегруженный медом шмель:
— Он проедет мимо… Надо перехватить, а то попрет на Русь… А там беззащитные села, веси, деревни… Да и нельзя, чтобы кто-то видел, как нас мало… Лешак!
— Да, Илья! — радостно вскрикнул Алеша.
Щеки раскраснелись, как у молоденькой девушки, глаза счастливо блестели. Он браво выпятил грудь, гордо раздвинул плечи. Илья нахмурился:
— Больно-то не бахвалься. И не петушись. Езжай встреть, выспроси. Ежели захочет драться, сперва реши: стоит ли.
— А почему нет? — удивился Алеша.
— Да потому, что и на тебя может найтись сила, — ответил Илья наставительно. — С богатым не судись, с сильным не борись. Вернись и сообщи. Если что, Добрыня съездит, рога ему собьет.
Вдвоем с Добрыней наблюдали, как юный богатырь прыгнул с разбегу на своего гнедого конька, свистнул, гикнул, конь с ходу взял в галоп, дробно застучали копыта. Даже стук был лихой, хвастливый, как и все, что говорил и делал поповский сын.
Добрыня покачал головой:
— Думаешь, не ввяжется?
— Думаю, ввяжется, — признался Илья, — но все же чуточку помедлит… А эта чуточка может быть кордоном между победой и поражением.
— Может, — согласился Добрыня, — но я пойду подтяну подпруги на моем буланом.
— Сумлеваешься?
— В подпругах, — ответил Добрыня, помедлив. — А ты о чем спросил?
— О подпругах, конечно.
— А… а я подумал…
— Я спросил о подпругах.
В напряженном молчании, стараясь не глядеть друг на друга, оба наблюдали, как другое пыльное облачко, постепенно уменьшаясь, двигалось навстречу чужеземному богатырю. Потом слились в одно, стало вроде бы больше… затем, или почудилось, поредело, стало рассеиваться.
Добрыня подавил вздох, украдкой скосил глаза на Муромца. Старый богатырь как поднес длань ребром ко лбу, так и сидел, превратившись в каменное изваяние на неподвижном коне. Даже ко всему привыкший Добрыня ощутил холодок уважения, смешанного с почтительным страхом. Неужто в самом деле старый богатырь не замечает, что его кисть тянет книзу пудовая булава? Не мальчишка, чтобы делать только вид, красоваться силой, втайне изо всех сил напрягая мышцы…
Затем пыльное облако разделилось. Одно стало увеличиваться, направляясь к ним, другое осталось на месте. Муромец нахмурился, наконец опустил руку. Конь впервые подал признаки жизни: вяло шевельнул ухом.