Княжий пир
Шрифт:
— Не понимаешь, — ответил Рагдай тоскливо.
— А, — догадался Залешанин, голос сразу потеплел, — ты можешь потерять не просто жизнь, а… Ничего, отобьемся. Не от таких отмахивались.
— И невеста, — молвил Рагдай тихо, — и щит… Ты когда-нибудь видел, чтобы над степняками была туча из комьев земли?
Залешанин пожал плечами:
— Если по чести, то я и степняков не видел. Разве что в самом Киеве.
— Эх… В Степи побеждает не тот, у кого конь сильнее, а у кого быстрее. Их кони не подкованы, чтобы легче было скакать. А копыта без железных подков
Залешанин открыл рот:
— Значит, это не степняки?
— Или степняки, — ответил Рагдай медленно, глаза его впились в бешено скачущих вдали всадников, уже можно было различить отдельные фигурки, — или степняки… у которых кони настолько могучие…
Он умолк, но мороз и так прошел наконец по разгоряченному телу Залешанина. На богатырских конях могут сидеть только богатыри. Иных такие кони к себе не подпустят.
— Ну что ж, — сказал он, стараясь говорить твердо и мужественно, — мы все-таки жили… А сколько народа померло во младенчестве, в детстве?.. Я, почитай, прожил долгую жизнь… при моем-то ремесле! Сколько уже кончили на плахе, на колу, в петле?.. А тут красиво, под звон мечей и пенье стрел…
Он шумно высморкался в сторону, чтобы не поскользнуться потом, когда начнется пир мечей, вытер пальцы сзади о портки и поднял с земли палицу. Поколебался, вытащил из мешка драгоценный щит. Толку будет мало, не обучен драться по-воински, но пока сможет вертеть палицу одной рукой, пусть будет и щит, так красивше.
— Это у северян важнее сила, — торопливо напутствовал Рагдай. — У степняка — скорость! У них не топоры и не мечи, а легкие сабли.
— Но мечом можно рассечь пополам…
— Пока ты один раз взмахнешь тяжелым топором или палицей, он тебя саблей успеет трижды… Понял?
Всадники постепенно притормаживали коней. Залешанин всматривался с растущей тревогой. Степняки, но таких огромных и широких видеть не приходилось. Кони что быки, огромные и тяжелые, глаза горят, из ноздрей валит дым, копытами землю роют.
Он ждал, что сейчас кто-то крикнет, чтобы сдались в полон, все-таки хоть и с петлей на шее, но все-таки жизнь, а там и сбежать всегда жива надежда, но степняки то ли понимали, что зря воздух поколышут, то ли взятый с бою полон слаще, но неспешно окружили полукругом, со спины мешали огромные валуны, переглянулись, разом завизжали и пустили коней вперед.
Рагдай отступил на пару шагов, чтобы не попасть под палицу смерда, а Залешанин выругался, дабы разъяриться пуще, завертел над головой дубиной, взревел медведем, пугая коней.
Всадники двинулись разом с трех сторон. Залешанин, вращая палицей, сделал быстрый шажок вперед, палица в руке дрогнула, в плече отдалось, он так же спешно отступил, но палица выровнялась и продолжала рассекать воздух над головой. Всадники, визжа и улюлюкая, ринулись вперед. Конь с опустевшим седлом пробовал пятиться, его толкали, пихали, и Залешанин выбил из седел еще троих, да так выбил, что те отлетали на десяток шагов, уже сплющенные, как глиняные игрушки в могучем кулаке взрослого.
Когда они попятились, Залешанин сперва
— Здорово, — выкрикнул Залешанин, — я уж думал, я их навалил!
— Оба вы с индюком думатели, — буркнул Рагдай. Глаза витязя не отрывались от перестраивающихся степняков. — Для боя одной силы мало… хотя в тебе ее на трех медведей хватит.
— На трех? — оскорбился Залешанин. — Я пятерых заламывал!
— А шестерых?
— Больше у князя Березовского не оказалось.
В трех десятках шагов степняки горячили коней, все становились по-другому, кричали друг на друга тонкими голосами. Каждый при сабле, как и говорил Рагдай, но у богатырей и сабли по весу не уступают тяжелым мечам, так что эти огромные силачи не такие уж и быстрые. А когда сила на силу, то его палица, едва ли уступающая по длине оглобле, разбивает те сабли, как мальчишка сосульки.
— Перевел дух? — быстро сказал Рагдай. — Теперь дерись с умом…
Он не успел договорить, как степняки завизжали так пронзительно, что в ушах зазвенело, а Залешанин ощутил себя как муха в паутине. Он закричал сам, стряхивая наваждение. Крик был таков, что едва не лопнули жилы в горле, кони перед ним вздыбились в страхе, всадники бестолково махали саблями, пытались удержать коней, а Залешанин с лютой радостью крушил палицей все, что вертелось и ерзало на конских спинах.
Справа от себя слышал звон булата, крики, дикое ржание. Голоса Рагдая не слышал, но люди кричали, хрипели под копытами, так что Рагдай дерется молча, гордый, ну а как дерется, слышно по другим, что не такие гордые, не такие благородные.
Когда степняки бросились на них в третий раз, Залешанин впервые разглядел, что за их спинами не толпы ждущих, когда освободится место, а оседланные кони. Некоторые уже с кровью на спинах. Оглянулся на Рагдая:
— Еще малость, и мы их затопчем!
Рагдай дышал тяжело, шлем потускнел, покрывшись вмятинами, по лбу стекала струйка крови. На подбородке пламенел глубокий порез, кровь капала густыми крупными каплями. Доспехи на груди тоже погнуты, на обоих плечах булатные пластины слетели. На локте левой руки висит огрызок щита, меньше половины. Меч стал похожим на пилу.
— Да? — прохрипел он. — А в наших дружинах знаешь кого посылают вперед?
Залешанин невольно передернул плечами. Вперед всегда посылают новеньких, чтобы учились драться. Заодно проверяют, стоя сзади, кто отважен, кто трусоват, кто прет дуром, а кто норовит ударить хитростью… А сами вступают в бой потом, если молодняк не справляется.
— Ничего, — прохрипел он люто, — кто сказал, что не обломаем рога и этим?
— Я сказал, — ответил Рагдай. Он выплюнул сгусток крови. — Вот что… Я сейчас прикрою этот проход, а ты давай скачи один.