Княжий удел
Шрифт:
— Стреляю, — отвечал Ваня, вспоминая, как еще совсем недавно отец помогал ему править стрелы.
— На вот тебе этот лук. Тяжел? Знаю. Когда научишься тетиву на нем растягивать, тогда и удел свой получишь! Так что расти, Ванюша, расти. Хорошие воины мне нужны. Мои сыны чуток помладше тебя будут, а уже вовсю тетиву тянут. Тебе их догонять придется. Руки крепкие необходимы не только для того, чтобы баб тискать, а больше, чтобы власть держать. Холопов в дугу гнуть. Стоит только отпустить, как они к тебе на шею — прыг! А уж про бояр я не говорю, каждый почти князем Московским себя мнит. Дали им волю по Руси-то бегать да служить разным князьям, которые больше
Вечером Дмитрий в честь племянников устроил пиршество, на которое созвал всех бояр. Ванюша, не привыкший к такому чину, застенчиво жался к отцу Ионе, с ним он успел сдружиться. А святейший, наклонясь, на ухо мальчонке шептал:
— Ты гляди, Ваня, гляди на бояр, присматривайся. Может, не всегда так будет, может, среди слуг находишься.
Дмитрий Юрьевич покрикивал на бояр, слугам велел нести блюда, а когда на стол подали белое вино, распорядился:
— А почему моего главного гостя не потчуете? Почему вина Ванюше не налили? Он хоть и мал, а отведать вина должен.
Крякнул отец Иона, но перечить не стал.
Ваня взял стакан, встал из-за стола и, кланяясь в обе стороны гостям, поблагодарил за ласку великого князя, а затем пригубил вино.
Бояре переглянулись. Кто-то вспомнил Василия Васильевича: ведь так он и начинал некогда, великий московский князь. Сначала сам кланялся, а потом заставил строптивых головы низко к земле пригнуть.
В повороте головы и в жестах юного княжича Дмитрий узнавал своего брата. Глаза великого московского князя остались у старшего сына — смотрели по-прежнему дерзко и прямо. И стало ясно Дмитрию: не догнать его сыновьям Ивана, мал отрок, а держится с большим достоинством, будто и вправду московский князь. Хоть и лук растянуть не способен, однако нашлось смелости посмотреть боярам в лицо. И глядел так, будто холопов своих разглядывал. «Вот она, кровь, что делает! Васька своими погаными очами так же на братьев смотрел, покудова не выкололи их!»
Шуты и шутихи прыгали через голову, вертели хоровод, стараясь развеселить Дмитрия, но он все более мрачнел. И вино уже не берет, только взгляд от выпитого делается строже, а лицо наливается густым румянцем.
— Подите прочь! — вдруг громыхнул князь стаканом о стол.
Брызги весело разлетелись в разные стороны, заливая кафтаны бояр.
Шутихи и шуты смолкли на полуслове. Одна из них, маленькая, сгорбленная, сделалась еще безобразнее от страха. Она втянула голову в плечи, словно боялась получить удар плетью, и, семеня кривыми ножками, потопала к выходу.
Веселье упорхнуло вспугнутой синицей, и бояре тяжело замолчали.
— А ты на нас не ори! — откликнулся со своего места Степка Плетень, самый дерзкий из бояр. — Мы тебе не холопы. Мы люди вольные! Кому хотим, тому и служим, а коли не любы стали, так мы себе другого хозяина поищем.
— Подите вон! А если ты, Степашка, надумаешь мне перечить, так всю харю твою о стол разобью!
И раньше случалось, князья бояр за бороды таскали, плетей им доставалось, и княжескими сапогами были топтаны. Жестокостью расплачивались московские князья за верную службу со своими подданными. Но то были московские князья, и ссоры эти походили на семейные перепалки. Сейчас перед боярами сидел Шемяка, который едва успел угличские бармы на московские великокняжеские поменять. А все туда же! На московских государей и нравом походить
Бояре дружно поднялись, грохнула об пол лавка. Кто-то рукавом охабня зацепил стакан, и он, дребезжа по гладким доскам и расплескивая пиво, упал на колени князю.
— Иона, — окликнул великий князь епископа, который чинно поднялся из-за стола и пошел вслед за боярами. — Ты вот что… Возьмешь детей Василия и свезешь их завтра в Углич. Представляется мне, там им спокойнее будет.
— Государь, Дмитрий Юрьевич! Да что же это такое! — взмолился владыка. — Обещал же ты мне, как только малюток привезу, сразу Василия из Углича отпустишь и удел ему в кормление дашь! А ты еще и детей в заточение?!
— Хорошо тебе, Иона, на Москве? Митрополитом всея Руси стал… А может, тебе обратно в Ростов Великий хочется вернуться? Московская митрополия пустовать не станет, охотников мы живо разыщем.
— Я-то свезу, князь! Свезу детей, только ты совсем один остаться можешь. Вольных людей от себя отстранял, меня, митрополита, обидел, — укорял Иона, — а сейчас и слово свое не сдержал. Люди ведь не твари бессловесные, разнесут по Руси обиду. Одумаешься, Дмитрий, да поздно будет!
Забрал отец Иона чад Васильевых, перекрестил перед дорогой и повез их к отцу в Углич в заточение. На душе было срамно. И есть от чего: надо же было додуматься великому князю — митрополита тюремщиком при отроках сделать. Всю дорогу отец Иона молился, а возница, удалой малый, не подозревая о тоске владыки, тянул скорбную песнь.
— Помолчал бы ты, братец, — попросил Иона. — И без того на душе тоскливо.
Затих возница, только одна плеть и пела свою песнь: «Вжик! Вжик!» И храпели разгоряченные кони. Было время, когда веселил Углич Иону звоном колоколов, ухоженными церквами, и сам он отроком обошел эти места. Приходил сюда и с братией, собирая для монастыря подати, и никогда не думал, что этот путь станет для него безрадостным.
— Вон и матушка ваша, — очнулся от дум Иона, заметив у княжеских ворот великую княгиню. — Видать, из церкви вышла, обедня прошла.
Кони остановились.
— Матушка! — крикнул, выпрыгивая из возка, Иван.
— Здравствуй, государыня, — вслед за мальчиком ступил на землю Иона. — Как там князь наш… Московский?
— Про князя спрашиваешь? А деток его в заточение привез?! — укорила великая княгиня. — Кому теперь служишь, святой отец? Поганцу этому, что руку на брата посмел поднять? Каину! Иуде!
— Обидные слова говоришь, государыня! Только Господь Бог и есть мне господин.
— А митрополитом ты стал тоже по Божьей воле? Или Шемяка того захотел? Какую же ты сейчас ему услугу оказать можешь? А может, ты решил сам малюток на плаху отвезти, чтобы им так же, как и отцу, глаза повыдавливали? Тогда веди, чего же ты ждешь?! Весь род Даниловичей хочешь вывести?! Откуда же ты такой взялся, владыка?
— Не права ты, государыня, не права! — не нашелся что и возразить митрополит.
— Пойдемте, детки, батьку я вам покажу.
Так и остался стоять Иона один посреди княжеского двора. Подошла баба с младенцем и, протягивая дитя митрополиту, попросила благословения.
— Не могу я сейчас, — признался митрополит. — Грешен! Очиститься мне надо, а уж потом.
Не посмел дать своего благословения и, повернувшись спиной к озадаченной бабе, заковылял прочь.
Великая княгиня, взяв за руку сыновей, поднялась в мужнины покои. Князь сидел на высоком кресле, и руки его лежали на подлокотниках, веки были опущены, казалось, он спал, но, услышав шаги, встрепенулся, спросил: