Княжна Дубровина
Шрифт:
— Съ уговоромъ, сказалъ Митя, — дорогой не сть, а то эти барышни все скушаютъ и принесутъ пустыя корзинки, особенно Лида и Анюта. Мармеладъ и шептала очутятся въ большой опасности у этихъ хранительницъ общественнаго провіанта.
Вс засмялись, но Анюта опять недовольная надула губы и прошептала:
— Они вс всегда меня обижаютъ.
— Не дури, Анюта, сказалъ Митя, — кто тебя обидитъ, ты сама всхъ обидишь!
Дти разсмялись и сама Анюта не могла не улыбнуться.
Было положено, что въ слдующее воскресенье, то-есть чрезъ три дня, если погода будетъ хорошая, вс они отправятся
— Какъ! въ новыхъ платьяхъ; что отъ нихъ останется, когда мы воротимся домой вечеромъ? Какія вы, право, не бережливыя. Нтъ, я этого не позволю. Отецъ трудится, иногда черезъ силу, чтобы васъ одть, обучить…
— Маша, да вдь это на богомолье, въ церковь, какъ же намъ не надть новыхъ платьевъ, сказала Агаша.
— И въ такой праздникъ, когда братья перешли въ высшіе классы, даже Ваня, за котораго такъ боялись, сказала Анюта.
Лида ничего не сказала, но у ней ужь навернулись слезы на глазахъ. Маша взглянула на нее, улыбнулась и сказала:
— А Лида ужь готова! У ней глаза на мокромъ мст.
Вс двочки разсмялись.
— Ну слушайте, дти, прибавила Маша, — идите въ храмъ Божій въ новыхъ платьяхъ, я не мшаю, но берегите ихъ въ рощ, не запачкайте, не разорвите, помните, что всякое изъ нихъ обошлось въ два рубля слишкомъ, безъ работы. Вдь шила я, на даровщину.
— А вотъ теб и на чай, сказала Анюта бросаясь ей на шею.
— Ахъ, зачмъ я не богата, прибавила она, — какъ говорятъ богаты вс мои родные; я бы не боялась разорвать платья, не носила бы ситцу, а только все батисты и не ходила бы пшкомъ, все бы здила въ коляскахъ.
— И ты думаешь была бы счастливе?
— Конечно, сказала Анюта.
— Не знаю, сказала Маша. — Не все даетъ Богъ на этомъ свт. У одного одно, у другаго другое. У насъ денегъ мало, за то счастья много.
— А я хочу и денегъ и счастья.
— Опять хочу, сказала Маша, — не многаго ли захотла? знаешь ли что я скажу теб. Отъ добра добра не ищутъ. Помни это всегда, это мудрыя слова. Помолись лучше нынче за обдней и благодари Бога за то, что мы такъ вс счастливы и ты тоже.
— Я всегда благодарю Бога, сказала Анюта, — но все-таки мн это не мшаетъ желать имть побольше денегъ. Скучно беречь платье, бояться всякаго пятнышка и всякой дырочки.
— А ты думаешь у богатыхъ двочекъ нтъ своихъ печалей и опасеній.
— Какія же?
— Не знаю, какія, я съ богатыми отъ роду не водилась и знатныхъ людей даже не видала, но знаю, что у всхъ на земл есть свои заботы, печали, опасенія.
— А я не знаю, сказала Анюта ршительно.
— Анюта
— И вс разряжены, подхватила Анюта. Дочка предводителя въ блой шляп съ цвтами и на ней пальто такое блое, такое прелестное. Даже и верховой такъ нарядно одтъ — въ бархатной поддевк. И лица у нихъ такія веселыя!
— А у васъ не веселыя, сказала Маша.
— Положимъ веселыя но мы идемъ пшкомъ, а у нея такая маленькая, малютенькая колясочка, и такая маленькая крохотельная лошадка точно игрушка… Завидно смотрть, говорила Анюта.
— А заповдь помнишь.
— Какую? спросила Анюта.
— Не пожелай… отвтила Маша, словомъ, десятую заповдь.
— Нечего помнить, я ей не завидую, я только любуюсь ею и себ того же желаю.
— А ты бы лучше на себя оглянулась, ты сейчасъ пойдешь разряженая по улиц, и сколько двочекъ будутъ оглядывать твое розовое платье и любоваться имъ. Имъ и во сн не снилось такого платья какъ твое.
— Ты хочешь сказать, проговорила Агаша серьезно, — что надо себя сравнивать съ тми кто иметъ меньше чмъ мы, а не съ тми кто иметъ больше.
— Именно, сказала Маша, — но я заговорилась съ вами, а намъ ужь пора. Пожалуйте въ кухню, я вамъ раздамъ корзинки съ припасами, и въ путь. Папочка готовъ и ждетъ насъ.
— Куда же мы денемъ корзинки во время обдни, сказала заботливая обо всемъ Агаша, — нельзя же идти въ церковь съ кушаньями.
— Конечно нельзя, я беру съ собою маленькаго Степку, сына дворника, онъ останется съ корзинами пока мы будемъ въ церкви.
Черезъ часъ вс они въ полномъ сбор шли степенно по улицамъ города и скоро вышли въ чистое поле и предъ ними посреди сосноваго лса заблистали золотыя главы монастырскаго собора. До монастыря было недалеко, всего версты полторы, но жара лтняго утра и песчаная дорога утомили больше всхъ причудливую Анюту, и она опять возроптала.
— Фу! Какая жара! Какой песокъ! И какъ я устала! говорила она, а разв неправда, что при богатств не бываетъ ничего такого. Еслибъ я была богата, мы бы похали въ коляск.
— А Маша говорила, что и богатые имютъ свои недостатки, что многіе бдне насъ и не хорошо завидовать однимъ и не обращать вниманія на лишенія другихъ, сказала Агаша, любившая рассуждать и даже говорить другимъ поучения.
— А я все-таки скажу, возразила Анюта съ жаромъ, — что богатымъ хорошо жить на свт, а ты больно ужь умна и какая охотница давать не прошенные совты. Говоритъ, будто проповдь сказываетъ!
— Что жь въ этомъ дурнаго, вступился Ваня, — въ проповди всегда говорится хорошее и полезное, и наша Агаша разумница.
— Не по лтамъ умница, сострила въ риму Анюта и прибавила: — а то слова ея ко сну клонятъ. Сонный порошокъ! Ты всегда обижаешь, сказала Агаша, — съ тобой говорить нельзя.
— Перестаньте спорить, сказала Маша, — вотъ мы и пришли. Въ храмъ Божій идете и спорите.
— Это Анюта, сказала Лида, вступаясь за сестру.
— И какъ мы рано пришли! воскликнулъ Митя, желавшій какъ можно скоре добраться до Золотаго ключа и побродить вдоволь по лсу.