Княжна Дубровина

Салиас-де-Турнемир Елизавета Васильевна

Рано легла спать Анюта утомленная и смущенная. Вчера устала она отъ прогулки и бготни, а ныньче отъ думанья. Голова ея шла кругомъ и когда она засыпала передъ ней мелькала и колясочка съ крошечною лошадкой, и сервизъ, и нищій, и Маша, и крыша маменьки съ которой капитъ, капитъ!… И книги, и она тащитъ, тащитъ ихъ…. и вдругъ все спуталось и она проснулась отъ яркихъ лучей солнца, которые, черезъ блыя занавски все-таки дотянулись до ея постели, отыскали ее тамъ и блеснули ей въ глаза. Она приподнялась. Комната

пуста. Ни Агаши ни Лиды — он ужь встали, она одна проспала. Анюта вскочила, умылась, одлась и побжала въ столовую. Тамъ вс пили уже чай, и Маша, какъ всегда, его разливала.

— А вотъ и княжна, сказалъ смясь Митя. — Какъ изволили почивать, ваше сіятельство?

Анюта не вчерашняя, а прежняя, сказалась тотчасъ. Она обидчиво проговорила:

— Я вамъ не позволю насмхаться надъ собою. Какіе вы вс ко мн нехорошіе, неблагодарные!

— Это что за новость, воскликнулъ Митя.

— Я вчера весь день думала какъ бы мн сдлать вамъ пріятное, а вы надо мною только и знаете что насмхаетесь.

— А ты за свои думанья требуешь ужь благодарности, сказалъ Митя, молодецъ Анюта!

Анюта поняла чутьемъ, что сказала что-то не подходящее и потянулась цловать Митю, но онъ отстранилъ ее рукою, и сказалъ:

— Скоро заважничала!

Анюта измнилась въ лиц. Ваня замтилъ это звонко на всю комнату поцловалъ ее и сказалъ:

— Ну, не обижайся. Ты Митю не со вчерашняго дня знаешь, онъ самъ смерть любитъ важничать. А пусть твое сіятельство разскажетъ намъ какъ намрено оно дйствовать, жить…

— И чудить, прибавилъ Митя.

— Отъ чего чудить? Какъ чудить! воскликнула обиженная Анюта.

— Да вотъ говорятъ, что когда дурню, а вдь твое сіятельство большой дурень и колобродъ, достанутся большія деньги, то ему удержу нтъ. Онъ почнетъ такъ дурить и колобродить, что вс диву дадутся. А ты пословицу попомни: глупому сыну не въ помощь богатство.

— Да въ чемъ же я дурень и колобродъ, спросила Анюта совсмъ разобиженная и сердитая.

— Да тмъ, что у тебя разуму немного, а задору много; разв это неправда что ты необузданная и взбалмошная. Разв въ первый разъ ты слышишь это ото всхъ.

— И въ послдній, сказала Анюта. — Я не хочу чтобы вы такъ со мной обращались.

— Не хочешь! Мало ли чего ты не хочешь, сказалъ Митя запальчиво.

— Полно, сказалъ Ваня брату укоризненно, — что ты къ ней придираешься.

— Правда, сказала вступаясь въ ихъ споръ Маша, — что Анюта вспыльчива, задорна, добра не жалетъ, что издеретъ, что разобьетъ, что выпачкаетъ, ей и горюшки мало, но она дорожитъ многимъ, напримръ, я скажу, дорожитъ нашею къ ней любовію.

— Маша! Маша! воскликнула Анюта съ порывомъ, ты моя милая Маша! Тобою дорожу я больше всего на свт и люблю тебя, какъ люблю!

Въ словахъ Анюты, въ голос ея было столько горячаго, внезапно прорвавшагося чувства, что вс дти были тронуты, и Митя смутился. Онъ даже покраснлъ.

— Да, сказалъ Ваня ласково, — твое сіятельство добрая душа.

— Ну, помиримся,

сказалъ Митя смясь, — я тебя люблю, и ты меня любишь, и они насъ любятъ — это дло извстное, а теперь разскажи какъ твое сіятельство устраиваетъ свою новую жизнь.

— Я ужь объ этомъ думала цлый день, вчера, сказала Анюта серьезно; конечно мы вс попрежнему будемъ жить здсь, вмст, но возьмемъ себ много учителей, такъ какъ Маша сказала вчера, что мн теперь надо много всему учиться, и я буду учиться съ Агашей и Лидой, а къ Лиз пригласимъ гувернантку. А посл уроковъ мы тотчасъ подемъ кататься. У насъ будетъ маленькая колясочка, какъ у дочери предводителя, и крошечная лошадка…

— Такая же, какъ у дочери предводителя, проговорилъ поспшно Ваня. Ее зовутъ Крошка и кучеръ говорить, что когда онъ ее чистить, то не обходитъ вокругъ нея, а возьметъ ее за хвостъ, приподыметъ и поставитъ какъ надо. Право!

— А ты почему это знаешь, спросилъ Митя не безъ насмшливости.

— Я съ этимъ самымъ кучеромъ, его зовутъ Потапъ, ходилъ намедни рыбу удить, объяснилъ Ваня добродушно, и онъ самъ мн все это разсказывалъ.

— Удивительное дло, сказалъ Митя, что нтъ кучера, котораго бы Ваня не зналъ.

— Вотъ и неправда, вступилась Лида, — вчера шелъ по улиц кучеръ, а Ваня его не зналъ. потому онъ ему не поклонился.

— Ну, сказала Анюта, горя желаніемъ сообщить вс свои планы и зати, — скоро Потапъ будетъ рассказывать не о своей, а о нашей лошадк: она будетъ меньше предводительской а мы пріищемъ ей другое имя, получше. Ну какъ назвать ее? Подумайте.

— Мальчикъ, сказалъ Ваня.

— Лихачъ, сказалъ Митя.

— Малютка, сказала Агаша.

— Незабудка, сказала Лида.

Раздался общій взрывъ хохота, а Лида глядла на всхъ съ удивленіемъ.

— Опять Лида отличилась, выдумала, изобрла, говорилъ Митя помирая со смху. Не выдумаешь ты пороху, какъ вчера сказалъ самъ папочка.

— Что жь что не выдумаетъ, когда онъ ужь выдуманъ, сказала Агаша.

— Не обижайте ее, замтила Маша, — она добре васъ всхъ, а ты, Лида, не обращай на нихъ вниманія, они сами глупыя дти.

— Нашла! нашла! закричала Анюта хлопая въ ладоши, мы назовемъ лошадку: Мышонокъ и каждый день, каждый Божій день будемъ кататься, да не одинъ разъ, а два раза, утромъ и вечеромъ.

— Браво, умная Анюта, закричали вс дти вмст.

— Умное твое сіятельство, сказалъ и Митя смясь. — Итакъ, ршено! Мышонокъ! Ну, а какъ же мы вс, вдь насъ, не считая Маши, которая безъ себя насъ не отпуститъ, шесть душъ, влземъ въ эту крохотельную колясочку.

— Придется кататься поочередно, сказала Агаша.

— Нтъ! нтъ! сказала Анюта. — Купимъ другую такую же колясочку.

— И другаго Мышонка, подхватилъ Ваня.

— Это не ладно, сказалъ Митя. — Вамъ, двочкамъ, съ руки на Мышонкахъ кататься, а мн, Ван и Маш совсмъ не хорошо. Только людей насмшимъ. Нтъ, ужь пусть твое сіятельство разкошелится и купитъ мн и Ван верховыхъ лошадей!