Княжна Джаваха
Шрифт:
Но когда я увидела, как он беспокойно заметался в своей постельке среди подушек, украшенных тончайшими кружевами и княжескими гербами, я словно спохватилась и сказала:
— Успокойся, Юлико, ведь я понимаю, что твоя робость происходит от болезненности, и уверена, что она пройдет с годами.
— Да, да, она пройдет, наверное, пройдет, только вы не презирайте меня, Нина. О, я вырасту и буду храбрым. Я пойду в горы, найду Абрека, если он не погиб в реке, и убью его из винтовки дяди. Вы увидите, что я это исполню… Только это будет не скоро!
Потом он тихо прибавил:
— Как бы мне хотелось, чтобы вы снова возвратили мне звание пажа. Я постараюсь быть
Я посмотрела в его глаза. В них были слезы. Тогда, жалея его, я сказала торжественно:
— Князь Юлико! Возвращаю вам звание пажа вашей королевы.
И дав ему поцеловать мою руку, я с подобающей важностью вышла из комнаты.
. . . . . . . . .
Проходили дни, недели — фамильных бриллиантов бабушки так и не нашли, хотя подняли на ноги всю полицию Гори. Не нашли и Абрека, хотя искали его усердно. Он исчез, как исчезает камень, брошенный в воду.
Таинственные огоньки, мерцавшие по вечерам в Башне смерти и пленявшие меня своей таинственностью, также исчезли. Там снова воцарилась прежняя тьма…
Глава IX
Пир. Демон. Подслушанная тайна
Наступил июль, пышный и знойный, с ароматом подоспевших плодов и частыми ночными грозами, разрежающими воздух, насыщенный электричеством.
В нашем винограднике зрели и наливались изумрудные лозы. Ягоды, наполненные соком, горевшим янтарем на солнце под тонкой пленкой кожицы, манили к себе уже одним своим видом.
Приближался день рождения отца, который всегда особенно праздновался у нас в доме.
Приехал дедушка Магомет из аула, примчались Бэлла с мужем на своих горных скакунах, и дом огласился веселыми звуками их голосов и смеха. Только двое людей не принимали участия в общем веселье. Бабушка, которая не могла примириться с мыслью о пропаже драгоценностей, и князек Юлико, захваченный недугом, от которого он таял не по дням, а по часам, приводя этим бабушку в новое волнение.
Наш дом разделился на две половины: печальную — в апартаментах княгини, которая поминутно заходила в комнату Юлико, надоедая ему вопросами и микстурами, и беспечную — где слышался веселый смех Бэллы, ее пронзительные взвизгивания, которым я вторила с особенным наслаждением, да детски-добродушный хохот Израила. Там были тоска и дума, здесь — беззаботное веселье и смех. Часто к нам присоединялся отец, и тогда нашему веселью не было конца.
— Тише! — иногда останавливал он Бэллу, — там больной.
— Он выздоровеет, — отвечала она беспечно, — и будет еще джигитовать, вот увидишь!
В день рождения отца мы вскочили спозаранку с Бэллой и украсили наш дом венками из каштановых ветвей и лип вперемежку с белыми и пурпуровыми розами.
— Как хорошо! — прыгали мы и хлопали в ладоши, любуясь своей работой.
Отец, тронутый сюрпризом, расцеловал нас обеих.
К обеду ожидали гостей. Бабушка приказала мне надеть белое кисейное платье и собственноручно пригладила мои черные, в беспорядке разбросанные вдоль спины, косы.
— Разве так не лучше, девочка? — спросила она и подвела меня к зеркалу.
Я заметила, что с некоторых пор бабушка относилась много ласковее и добрее ко мне. Я заглянула в зеркало и ахнула.
В белом платье, воздушном облаком окутывающем мои худенькие плечи, руки и стан, с туго заплетенными иссиня-черными косами, я страшно походила на мою покойную маму.
— Красоточка, джаным, хорошенькая! — бросилась ко мне на шею Бэлла, когда я вышла к моим друзьям. Потом она сорвала с куста розу и воткнула мне ее в косы со словами: — Так
Отец взглянул на меня с грустной улыбкой и сказал:
— Совсем большая выросла! совсем большая!
— И глупая! правда, папочка, глупая? — приставала я к нему, тормоша его и хохоча, как безумная.
— Ну и глупая! — улыбнулся он, и сейчас же лицо его стало снова серьезным. — Надо будет эту зиму начать серьезно учиться, Нина. Тебе одиннадцать лет.
Я заявила ему, что я отлично читаю по-русски и по-французски, знаю историю и географию, словом, учительница довольна мною, и мое время еще не ушло.
— Ведь Бэлла не ученая, а как она счастлива, — добавила я серьезно, тоном взрослой.
— Бэлла дикарка, она выросла в горах и всю жизнь проживет так, — сказал отец и стал подробно объяснять мне разницу между мной и Бэллой.
Но в этот день я была не менее дикая, нежели она, — я и хохотала и визжала, как безумная, бегая с нею от преследовавшего нас Израила. Я вполне оправдывала название «дели акыз», [9] данное мне горийскими татарчатами.
Отец, куря папиросу, сидел на террасе в ожидании гостей. Вдруг он неожиданно вздрогнул. Послышался шум колес, и к нашему дому подъехал небольшой шарабанчик, в котором сидели две дамы: одна пожилая, другая молоденькая в белом платье — нежное белокурое создание с мечтательными глазами и тоненькой, как стебель, талией. Она легко выпрыгнула из шарабана и, ловко подобрав шлейф своего нарядного шелкового платья, пошла навстречу отцу. Он подал ей руку и поманил меня.
9
Дели-акыз — сумасшедшая девчонка по-татарски.
— Вот, баронесса, моя дочь Нина. Прошу любить и жаловать.
Потом он помог пожилой женщине с величественной осанкой выйти из экипажа и тоже представил меня ей:
— Моя дочь Нина.
Я не знала, что делать, и смотрела на них обеих с любопытством маленького зверька.
— Какая прелестная девочка, — проговорила молодая дама в белом и, нагнувшись ко мне, поцеловала меня в щеку.
Губы у нее были мягкие, розовые, и от всей ее фигурки, эфирной и хрупкой, пахло очень нежными и очень приятными духами.
— Будем друзьями! — проговорила она мне и ласково еще раз улыбнулась.
— У-у! какая красавица! — прошептала Бэлла, когда молодая дама в белом скрылась в доме вместе со своей старой спутницею и отцом, — лучше нас с тобою, правда, Израил?
Но Израил не согласился с нею. Лучше Бэллы, по его мнению, никого не было на свете. Она погрозила ему пальцем, и снова мы пустились бегать и визжать, забыв о прибывших гостях.
Хотя отец мой много лет состоял на службе русского царя и в нашем доме все было на русскую ногу, но по торжественным семейным праздникам у нас невольно возвращались к старым грузинским обычаям. Неизменный обед с выбором тулунгуши, [32] бочки вина, поставленные под чинарами, шумные тосты, порою сазандары, нанятые на время пира, удалая джигитовка, стрельба из ружей и, наконец, милая родная лезгинка под стон зурны и жалобные струны чиунгури — все это сопровождало каждое семейное торжество. В этот день праздник обещал быть особенно интересным.
32
Тулунгуши — распорядитель пира.