Княжна Джаваха
Шрифт:
Отец смело направился к коню и взял повод. Демон задрожал сильнее. Его карий глаз косился на человека. Весь его вид не предвещал ничего хорошего. Отец встал перед самыми его глазами, и смотрел на него с минуту. Потом неожиданно занес ногу и очутился в седле. Демон захрапел и ударил задними ногами. Мингрельцы выпустили повод и бросились в разные стороны. В ту же секунду конь издал страшное ржание и, сделав отчаянный скачок, сломя голову понесся по круче вниз, в долину.
Два вопля потрясли воздух. Один вырвался из моей груди, другой из груди молодой баронессы.
— Он убьет его, он убьет
Я не билась и не плакала. Но вся моя жизнь перешла в зрение. Я не спускала глаз со скачущего по долине всадника на беснующемся диком коне, и что-то стонало и ныло внутри меня.
«Святая Нина! Пречистая просветительница Грузии! Спаси его! Сохрани его! Возврати мне его целым и невредимым!» — шептали мои побелевшие губы.
— Иокши, славно, девчурка! Умеешь быть настоящей джигиткой, — услышала я подле голос дедушки Магомета.
Но на этот раз его похвала прошла незамеченной. Я была в ту минуту олицетворением молитвы и страха за моего дорогого, любимого папу.
Но вот показалось белое облачко пыли. Вот оно ближе, яснее… Вот уже виден синий с золотым шитьем казачий кафтан отца… Он едет ровным, растяжным галопом… Вот уже можно различить коня и всадника… Еще немного — и он здесь, он рядом!
Его лицо бледно и весело, хотя следы утомления видны на нем. Но что сталось с Демоном? Он весь покрыт белой пеной… Его дыхание тяжело и прерывисто. Глаза, гордые глаза непобедимого, дикого скакуна, полны вымученного смирения. Мой смелый отец усмирил его.
— Браво, браво, князь Георгий! Молодец, батоно! Смелый, ага! — кричали и русские офицеры и наши дагестанские друзья.
— Папа! — могла только выговорить я.
Он обнял меня одной рукой, а другую протянул баронессе, словно ожившей при его возвращении.
О, как я гордилась им — моим героем отцом!..
А между тем уже из дому неслись звуки чиунгури и зурны, призывающие гостей к лезгинке, начинающей каждый бал в домах Грузии. Им вторил потихоньку военный оркестр, приехавший из Гори к своему командиру. Изредка раздавались выстрелы винтовок: это Михако салютовал отцу.
Когда все пошли в дом, я осталась на балконе. Мне так много хотелось сказать папе, я так переволновалась за него и так восхищалась им, что не могла утаить в себе всех моих разнородных ощущений. Но он пошел в дом, предложив руку молодой баронессе и как бы позабыв обо мне.
— Маленькая княжна, первую кадриль со мною, — услышала я веселый оклик хорунжия Врельского.
— Нет, ступайте, я не хочу танцевать! — произнесла я полупечально, полусердито.
— Но ведь папа вернулся здоровым и невредимым, — не отставал офицер, — почему бы и вам не поплясать немножко? Или вы боитесь бабушки?
О, это было уже слишком!
Я сверкнула глазами в его сторону и твердо произнесла:
— О, я не боюсь никого в мире! Но танцевать я не желаю!
Он посмотрел с недоумением на маленькую злую девочку и, пожав плечами, присоединился к гостям…
Из залы неслись звуки лезгинки. Я видела из моего темного угла, как мелькали алые рукава бешметов: это Бэлла плясала свой национальный танец с князем Израилом. Но я не пошла туда, откуда неслись призывные и веселые звуки
Вдруг раздался скрип двери, звон шпор, еле уловимый, как дыхание, шелест платья и… все смолкло.
На балкон вошла юная баронесса в сопровождении моего отца. Я хотела скрыться, но какое-то жгучее любопытство приковало меня к месту. Баронесса опиралась на руку папы и смотрела в небо. Она казалась еще белее, еще воздушнее при лунном свете.
— Итак, вы вручаете мне свою судьбу, — ласковым шепотом произнес отец.
— Я верю и сознаю, что не легко вам будет это. Особенно трудно вам будет поладить с Ниной и стать для моей девочки второй матерью. Нина — дикий цветок. Привить его к чужой почве будет трудно. Но с вашим уменьем, с вашей мудрой головкой вы добьетесь ее любви, я в этом уверен. А раз она полюбит, то делается мягкой, как воск. Она добрая девочка. У нее настоящее южное отзывчивое и преданное сердечко.
— Зачем вы мне все это говорите, князь… Я уже люблю Нину, как родную дочь.
— Спасибо вам за это, Лиза! Я уверен, что моя дочурка полюбит свою новую маму.
Я видела ясно, как, говоря это, отец склонился в руке баронессы.
— Она уже знает о нашей свадьбе? — помолчав, спросила баронесса.
Я не слышала, что ответил на это отец, потому что в ушах моих что-то шумело, звенело и кричало на несколько ладов. Я плохо сознавала: были ли то звуки доносившейся из залы лезгинки, или то билась и клокотала в мозгу разгоряченная кровь…
Яркой огненной полосою пронизывала меня мысль: «Мой отец женится, у меня будет новая мама!» Эта мысль показалась мне ужасной, невыносимой…
— Нет, нет, я этого не переживу…
Я готова была крикнуть: «Я не желаю новой мамы, не желаю иметь мачеху!»
Однако у меня хватило мужества скрыть мое волнение пока они не ушли.
Но лишь только дверь скрипнула за ними, я с ловкостью кошки бросилась в сад, обежала его кругом, очутилась во дворе и по черному ходу пробралась в самую дальнюю комнату. Сюда смутно долетали звуки военной музыки, сменившей родную чиунгури. Лучи месяца слабо проникали через кисейные занавески окна. В углу стояла тахта. Я бросилась на нее, билась головою о ее подушки, стучала ногами по ее атласным валикам и задыхалась от рыданий. Мне казалось, что произошло что-то особенное, отчего должен рушиться потолок, должны раздвинуться стены…
Но ничего этого не случилось… Только близко около меня послышался стон.
Я вздрогнула от испуга…
Стон повторился… Нет, не стон, а нежный голос, похожий на шелест ветерка:
— Нина!
Тогда я поняла, что меня звал Юлико, лежавший в соседней комнате. И странное дело, мои страданья как-то разом стихли. Я почувствовала, что там, за стеною, были более сильные страдания, более тяжелые муки, нежели мои. Юлико терпеливо лежал, как и всегда с тех пор, как упал, подкошенный недугом. До него, вероятно, долетали звуки пира и музыки и веселый говор гостей. Но о нем позабыли. Я сама теперь только вспомнила, что еще накануне обещала принести ему фруктов и конфект от обеда. Обещала и… позабыла…