Княжья Русь
Шрифт:
— Хочешь, я тебя научу? — предложил Славка.
— Зачем? У Владимира, чай, толмачей хватает. Ты лучше меня саблей рубить научи.
— Хочешь сказать, что у киевского князя воев мало? Обойдешься. А вот Изяслава — научу. Обещаю.
Главатринадцатая
Рубеж Дикого Поля
КНЯЗЬ-ВОЕВОДА УЛИЧСКИЙ АРТЁМ
Две конные сотни личной гриди князь-воеводы рысью выехали на взгорок. Здесь стоял черный идол уличского бога.
У полян этакий бог звался Сварогом. У уличей — по- другому, но Артёму
Если этому не помешать, то щедрую землю, которую хмуро озирает черный идол с помазанными старой кровью растрескавшимися губами, ждет участь поистине ужасная. Разор, смерть и то, что похуже смерти. Допустить такое никак нельзя. Ведь всё, что по эту сторону реки, — его, Артёма. Отошло к нему вместе с городом Уличем.
Щедрый подарок, который помог Артёму смириться с нелюбимой женой Доброславой.
Впрочем, худого о Свенельдовой внучке Артём и сам не сказал бы, и кому другому бы не позволил. Не то чтобы очень пригожа Доброслава, но и не дурна. Мужу послушна, по хозяйству умела. А что не сам выбирал, так и по обычаю жену сыну родичи выбирают.
Где-нибудь у франков доставшийся Артёму кус уличской земли тянул не менее чем на графство. Однако Артёму он поначалу не принес даже княжеского достоинства. Его Свенельд оставил себе. Вернее, своему внуку Мстише. Заложил новый град Мстиславль и перенес стол туда. Так что пришлось бы Артёму кланяться данью Свенельдову внуку, если бы не вмешался великий князь Владимир: пожаловал воеводство уличское и власть над всеми окрестными землями — своим именем. И впрямь: не старому же Свенельду или малолетнему Мстише Лютовичу оборонять от степняков порубежье?
По справедливости поступил великий князь. Однако в Киеве знающие люди говорили: боярин Серегей в долгу не остался. Взял у Владимира всю оброчную рухлядь, что будущей весной в Царьград повезут. Взял за ту цену, по которой ромей по договору выкупали русские меха. И заплатил сразу. Считай, бесприбыльно. Люди знающие говорили, что эта цена многажды меньше той, по которой будут торговать русскими мехами сами ромей. Однако люди по-настоящему знающие (и потому помалкивающие) ведали, что не станет боярин Серегей отдавать рухлядь за предписанную Уложением цену. Потому что говорилось в сем Уложении о купцах-русах, то есть — чужеземцах. А боярин киевский Серегей, приезжая в Константинополь, не в особом, для иноземцев построенном, подворье жил (откуда и выходить было можно лишь в сопровождении соглядатая-толмача), а в собственном доме, что стоит на лучшем месте неподалеку от кесарева дворца.
Такое вот наследство пришло боярину от брата Мышаты. И имущество, и права. Так что по закону ромейскому в империи боярин Серегей был не чужеземцем, а полноправным гражданином со всеми положенными правами. То есть его приказчики кесарю положенную дань платят, а взамен торгуют свободно. Как свои. Да они и есть свои. Верных людей у боярина в Царьграде немало.
Ну
Так вновь стал Улич стольным городом. А новопостроенный Мстиславль — нет.
Свенельд, ясное дело, обиделся. Но виду не показал. Владимиру только повод дай — обдерет как липку. Деньги великому князю очень нужны. Все, что было, отдал верным своим, с кем Киев брал. Это — по-княжьи. Новых друзей тоже одарил: так положено. На гридь злато жалеть нельзя. Исстари говорят: с верной дружиной еще злата добудешь, а без крепкой гриди и то, что есть, потеряешь. Но пока решал князь, с кем воевать, казна полнее не становилась.
То есть воевала княжья дружина всё время. Но — на собственном порубежье. То печенеги набегут, то сиверяне отложиться возжелают. От таких войн прибытка не бывает. Но воевать — нужно. Иначе не с кого будет дань собирать.
Вот поэтому и ходят по порубежью конные сотни русов. Малые набеги сами отбивают, а если большая орда придет, шлют гонцов Владимиру. И тогда трубят рога в Киеве и садятся на коней бронные тысячи великого князя. И громят ворога. Если поспевают вовремя.
От малых набегов уличские земли воевода Артём оборонял сам, для чего имел дружину немалую и крепкую. Но сейчас он пришел не воевать, а взять положенное с погоста. И было с ним всего две сотни клинков. Немало вроде. Но сейчас — явно недостаточно.
Жеребец воеводы задрал хвост и «одарил» подножие идола навозной кучкой.
— Перун Молниерукий! — воскликнул Вальгар Барсучонок, Артёмов сотник: — Да это же орда!
Артём не ответил. Прищурившись, он вглядывался в степную даль, в темный поток, взрезавший ковыльное море.
— Не меньше тысячи сабель! — Конь под Вальгаром нервно перебирал ногами, чуя беспокойство хозяина.
— Уходим, князь-воевода?
Артём сурово глянул на своего сотника.
— Мы куда шли? — спросил он.
— Как — куда? — удивился Вальгар. — Туда! — Варяг показал плетью туда, где над вставшим у реки городком поднимался черный хвост дыма — на сторожевой башне жгли сполошный огонь.
— Зачем? — спросил Артём.
— За данью. — Вальгар все еще не понимал, к чему клонит Артём. А вот второй сотник, Лузгай, сразу сообразил, к чему клонит князь-воевода. И не очень-то ему этакое склонение понравилось.
— Нас всего две сотни, — напомнил он.
Артём обернулся к нему, метнул недовольный-взгляд из-под черных густых бровей:
— Полагаешь, я не умею считать? — И, Вальгару: — Как по-твоему, за что мне платят дань?
— Потому что ты — князь, — не раздумывая, ответил Вальгар.
— А раз я князь, значит, они — мои люди. Они платят мне дань, которой, не забудь, кормишься и ты, Вальгар, потому что мы — воины.
— Ну да! — Вальгар приосанился.
Ему было лестно, что князь-воевода сказал «мы». Вальгар Барсучонок — храбрец. Другим и не может быть сын Стемида Барсука. Стемид Барсук был тысячником у Артёмова отца. И двоюродным братом Стемида Большого, князя белозерского. Барсук погиб на Хортице вместе с великим Святославом. Но и мертвый послужил своему воеводе. Прикрыл телом Артёмова отца. Может, потому и не добили воеводу Серегея копченые. Не заметили, что жив.