Князья тьмы. Пенталогия
Шрифт:
Явилась фигура в черном плаще поверх доспехов из белых цехинов. На бледном изможденном лице этого паладина не было никаких признаков юмора — глаза его горели за решеткой забрала, как отражения бледного пламени.
Иммир произнес: «Эйя, внушающий врагам цепенящий ужас, неразговорчив. Его деяния говорят сами за себя, и трепет страха следует за ним подобно незримому шлейфу. Возрадуйтесь, паладины: с нами грозный Эйя Паниче!»
«Приветствую тебя, Эйя Паниче — будь нашим собратом-паладином, и вместе мы преодолеем все
«Надеюсь».
Иммир сказал: «Так что же, семь доблестных рыцарей? Пожмем друг другу руки, заключив клятвенный договор, расторгнуть который сможет только плачевная смерть».
Возражений не было — так сплотилась благородная дружина, которой суждено было совершить неслыханные подвиги, затмевающие все легенды древности и все мечты грядущего».
На следующих страницах юный Ховард попытался изобразить семерых паладинов, причем налицо были признаки многочисленных исправлений, как если бы Ховард действительно рисовал с натуры. Этими набросками завершалась вторая часть дневника.
За ней следовали несколько страниц заметок и памятных записок, причем лишь немногие из них были начертаны символами «наомеи». По-видимому, Ховард устал выводить свои иероглифы и продолжал записи на общепринятом языке.
Помимо прочего, здесь можно было найти перечень описательных заголовков:
«1. Приключение в Туарехе.
2. Дуэль с поборниками Сарсена Эбратана.
3. Пришествие Зейды.
4. Дерзкое высокомерие Короля-Вепря.
5. Покинутая Зейда.
6. Замок Харунд.
7. Соблазнение Зейды.
8. Семь чудаков из Хальтенхорста.
9. Любопытное происшествие на постоялом дворе «Под зеленой звездой».
10. Знаменитые состязания Ветреного Вуна.
11. Темницы Морны.
12. Торжество паладинов!»
Судя по всему, Ховард Хардоа намеревался сопроводить эти двенадцать заголовков какими-то рассказами, но на дальнейших страницах дневника содержались лишь разрозненные отрывки и фрагменты. Затем, когда оставалась нетронутой еще примерно треть блокнота, записи внезапно обрывались посреди последней незаконченной фразы.
Герсен отложил блокнот в сторону. Спустившись на упругий мшистый ковер тундры, он принялся расхаживать, заложив руки за спину, вокруг «Трепетнокрылого Фантамика». Все еще могло получиться. Его постигла неудача в Воймонте, и в Блаженном Приюте тоже, но в связи с «Дневником мечтателя» открывалась еще одна, третья возможность — вполне перспективная, если воспользоваться ею с надлежащей осторожностью. К любой очевидной наживке Ховард Алан Трисонг, дважды раненый, отнесется с исключительным подозрением.
Задача, таким образом, заключалась в том, чтобы разместить наживку там, где она воспринималась
Герсен остановился, мрачно глядя на юг. Прежде чем строить какие-либо планы, следовало еще раз побывать в Блаженном Приюте.
О соблюдении запретов, относившихся к полетам в воздушном пространстве кантона Мониш, явно никто не беспокоился — перестал о нем беспокоиться и Герсен. Примерно через час после полудня «Трепетнокрылый Фантамик» спустился из низко нависшей тучи на опушку леса за фермой семьи Хардоа. Памятуя о затруднениях, с которыми ему пришлось столкнуться раньше, Герсен тщательно вооружился, после чего задраил люк звездолета и вышел из леса на открытое пространство. Справа блестел большой пруд, слева простиралось поле, когда-то обрабатывавшееся родителями Нимпи Клидхо. По мере того, как Герсен приближался к Помещичьей Ферме, Ледезмус Хардоа вышел из амбара с ведром птичьего корма; вытряхнув корм в курятник, он вернулся в амбар.
Герсен подошел к двери фермерского дома и постучал.
Дверь сдвинулась в сторону; в проеме появилась высокая тощая фигура Ребы Хардоа. Она смерила Герсена с головы до ног непонимающим взглядом.
Герсен вежливо поздоровался и сказал: «Сегодня я осмелился потревожить вас в связи с профессиональным поручением. Мне нужны кое-какие дополнительные сведения. Само собой, я готов заплатить за время, которое вы могли бы мне уделить».
Реба Хардоа нервно выпалила: «Сейчас господина Хардоа нет дома. Он уехал в поселок».
Ледезмус снова вышел из амбара и заметил Герсена. Поставив ведро на землю, он проковылял по заднему двору к крыльцу: «Так вы вернулись, а? Вы слышали, что наделал Ховард?»
«Нет. Что случилось?»
Ледезмус хохотнул и вытер рот тыльной стороной руки: «Может быть, мне не следует смеяться, но Ховард окончательно спятил — завалился на встречу бывших одноклассников с бандой головорезов и заставил всех плясать под свою дудку. Свел старые счеты, как говорится».
«Ужасно, просто ужасно! — взвыла Реба Хардоа. — Он оскорбил ван Буйеров, унизил Блоя Садальфлури и устроил неимоверные пакости! Нам стыдно за непристойные проделки нашего сына — что еще я могу сказать?»
«Не унывай по этому поводу, мама, — успокоил ее Ледезмус, — ничего страшного. По правде говоря, я только усмехаюсь, когда мне рассказывают, как Ховард накуролесил в школе. Кто бы мог подумать, что мой братец окажется таким злопамятным прохвостом?»
«Он нас опозорил! — воскликнула Реба. — Твой отец до сих пор пытается как-то уладить отношения с лучшими семьями кантона».
«Отцу не в чем себя обвинить, — возразил Ледезмус. — Ховард давно не имеет к нам никакого отношения».
«Я тоже так считаю, — согласился Герсен. — Очень жаль, что он навлек на вас незаслуженные порицания».
«Приходя в Храм Наставлений, я не знаю, куда спрятаться — все на меня смотрят и судачат», — пожаловалась Реба.
«А ты их не бойся, — посоветовал Ледезмус. — Пригрози, что в случае чего позовешь Ховарда, и он их снова проучит. Они живо заткнутся и станут паиньками».
«Ты с ума сошел! Тебе бы все шутки шутить. Лучше предоставь этому господину нужные ему сведения — он готов за них заплатить».
«Неужели? Что вас интересует на этот раз?»
«Ничего особенного. Вы упомянули об одном приятеле Ховарда, по имени Нимпи Клидхо».