Князья тьмы. Пенталогия
Шрифт:
«Вы не работаете на Корпорацию! Важнее правил здесь ничего нет».
«Жизнь важнее правил. Деньги важнее правил».
«Верно. Что ж, официально и во всеуслышание я запрещаю вам пользоваться дрезиной! Черная рукоятка управляет дросселем, красная — тормозом. Переключатель переводит стрелки на путях. На первой развилке следуйте правым путем — левый ведет на север, к наблюдательному посту в болотах Сальми. На второй развилке следуйте левым путем — правый спускается к грязевым нерестилищам рыжих приматов. На третьей развилке один путь ведет прямо к станции, а другой огибает кормовой луг и возвращается к станции. Так что — направо, потом налево, а в конце — по любому пути. Теперь я пойду домой и сегодня не вернусь. Тем не менее, помните, что я запретил
Джозеф повернулся и решительно вышел из депо. Герсен взобрался на платформу дрезины. Он потянул на себя черную рукоятку — дрезина покатилась вперед. Алиса проворно вскочила на соседнее сиденье. Герсен передвинул рукоятку дальше — дрезина покинула станцию и углубилась в джунгли.
Глава 18
Из тома II энциклопедического труда «Жизнь» барона Бодиссея Невыразимого:
«Требуется жесткое, недвусмысленное определение так называемой «разумности», так как этим словом часто и охотно злоупотребляют. «Разумом» или «разумностью» называют способность ойкуменического человека приспосабливать к себе, в той или иной степени, условия окружающей среды или, в более обобщенном смысле, решать задачи. Из такого определения проистекают несколько выводов. К их числу относятся, в частности, следующие. В отсутствие задач, нуждающихся в решении, степень разумности невозможно измерить. Существо с большим и сложно устроенным мозгом не обязательно разумно. Чисто абстрактный разум, не находящий практического применения — бессмысленная концепция. Во-вторых, разумность — качество, присущее исключительно ойкуменическому человеку. Некоторые нечеловеческие расы пользуются другими механизмами и процессами с тем, чтобы оптимально, с их точки зрения, модифицировать условия их существования. Применяемые ими средства иногда напоминают человеческий разум, а органы, позволяющие им достигать желаемых результатов, производят впечатление функционально аналогичных человеческому мозгу. Такое сходство почти всегда обманчиво и имеет лишь поверхностное практическое значение. За неимением более точного и универсального термина стремление неправильно использовать слова «разум» и «разумность» почти непреодолимо, но допустимо только тогда, когда эти слова заключены в кавычки (см. мою монографию по этому вопросу, включенную в приложение к тому VIII этого пренебрежимо незначительного и ни в коей мере не исчерпывающего сборника). Исследователям, заинтересованным в серьезном изучении этого вопроса, настоятельно рекомендуется познакомиться с монографией «Сравнение математических процессов, применяемых шестью «разумными» нечеловеческими расами»».
Дрезина была сварена и склепана из всевозможных лишних запасных частей, металлолома и самодельных компонентов. Правосторонней продольной балкой платформы служил отрезок трубы из вольфрамового волокна, тогда как левостороннюю балку Джозеф вырубил из твердого дерева, растущего в джунглях. Сиденья опирались на легкую плиту из пенометалла с шестигранной сотовой структурой, а сами плетеные сиденья когда-то были двухместным садовым креслом-диваном с оранжевыми и синими подушками. Полусферическое ветровое стекло первоначально служило навершием светового люка на чьей-то крыше, а колеса, предназначенные для ремонта тачек и тележек, были приобретены в хозяйственном магазине — чтобы они не соскакивали с рельсов, Джозеф приварил к ним кольцевые фланцы с внутренней стороны. Несмотря на все эти очевидные недостатки, дрезина катилась плавно и тихо; вскоре лагерь Синяя Дубрава остался далеко позади.
На протяжении нескольких первых километров рельсы вели через калейдоскопический растительный туннель сотен цветов, пронизанный косыми лучами и проблесками вечернего света. Плакучие длинные узкие листья, матово-черные
Стена джунглей начинала все чаще прерываться. Колея пересекала поляны и луга, усеянные небольшими прудами, в каждом из которых возлежал хозяин водоема, бетюнский буйвол — громадное рогатое пегое животное с челюстями, похожими на сомкнутую пару ковшей экскаватора; этими челюстями буйвол периодически углублял и расширял свой пруд. По эстакаде на бетонных опорах с бревенчатыми укосинами дрезина проехала над несколькими топями, покрытыми накипью бледно-голубой слизи, а иногда — ковром огненно-оранжевых стеблей со сферическими комочками спор на концах.
За болотами почва чуть приподнималась и превращалась в саванну. Похожие на бронированных грызунов существа паслись стайками из двадцати-тридцати особей, ощетинившись шипами и ветвящимися колючками. Время от времени их сопровождали и, по-видимому, охраняли трехметрового роста бальторанги — белокожие приматы, покрытые пучками черной шерсти. Скрываясь за кочками, к луговым грызунам хищно подкрадывались извилистые тени — ластоногие принфины. Эти прожорливые хитрые твари сотрудничали и нередко координировали внезапные одновременные атаки, буквально разрывая жертву на куски; тем не менее, они старательно избегали вонючих бальторангов.
Поднимаясь по пологому склону, дрезина выкатилась на равнину, поросшую жесткой черно-зеленой травой, перемежавшейся купами терновых деревьев. По открытым участкам бродили группы длинноногих костлявых жвачных животных, с нервной бдительностью следивших за приближением принфинов и скорохвостов — вечно голодных, беспокойных, тявкающих полуящериц-полусобак. Саванна кормила десятки видов кочующих травоядных, крупнейшим из которых был чудовищный броненосец семиметровой высоты, передвигавшийся на дюжине коротких толстых ног. На фоне туманной дымки северного горизонта пара ящеров, напоминавших силуэтами десятиметровых прямоходящих обезьян, обозревала окрестности с сосредоточенностью, производившей зловещее впечатление своеобразной мыслительной деятельности. В полутора километрах к югу шайка двуногих существ, похожих на петухов с шеями в три раза длиннее страусовых, пунцовыми гребешками и ярко-голубыми хвостовыми перьями, догнала и окружила растерявшегося тысяченога, раздирая его клювами и шпорами.
Железная дорога, проложенная прямо поперек равнины, примерно через каждые восемьсот метров ныряла под переходы, устроенные для животных. Теперь параллельно первоначальной электрифицированной изгороди на расстоянии пятнадцати метров от рельсов тянулась вторая ограда под высоким напряжением.
Солнце уже склонялось к западу, озаряя пейзаж нереально-безмятежным печальным сиянием, в котором кровожадные чудовища, населявшие саванну, казались скорее иллюстрациями из воображаемого, хотя и жутковатого бестиария.
Рельсы тянулись до самого горизонта прямой и четкой двойной линией; локомотив с цистерной намного опередил дрезину. Герсен передвинул рукоятку дросселя до упора: дрезина рванулась вперед, как сумасшедшая — дрожа, раскачиваясь и подпрыгивая на малейших неровностях пути. Герсен с сожалением сбавил скорость: «Не хочу свалиться в канаву на этом драндулете. Он тяжелый, его не вытащишь, а пешком идти еще слишком далеко».
Километр за километром они ехали, не замечая никаких признаков поезда с кормом для животных. Справа и слева простиралась степь. Четыре двуглавых травокоса повернулись вслед за дрезиной, провожая ее оптическими органами на хребтах горбов.