Кобра и наложница
Шрифт:
Откинута циновка, и ее господин вошел внутрь. Она видела только его широкий силуэт. Она не могла его рассмотреть, его спину освещало солнце. Солнечные лучи проникли и в этот мрачный шатер. Она замерла от ужаса.
В лицо ей ударил запах лука, чеснока и давно не мытого тела. Шейх снял свой халат и развернул свой черный тюрбан. У него были жирные, густые с проседью волосы.
Он стоял перед ней обнаженный. Тело у него было дряблое и лишенное растительности. Только внизу его достоинство едва прикрывал маленький клочок
Она подалась назад. Ее страх перерос в ужас, когда он стал приближаться к ней. В его глазах появился тот же мерзкий, сумасшедший блеск, который она видела в глазах мужчин, разглядывавших ее на аукционе. Мясистые пальцы сорвали с нее ее яркий малиновый халат и вуаль с лица.
Фарик взглянул на ее желтые туфельки, которыми она так гордилась, и рассмеялся.
— Сними их, — приказал он и грубо опрокинул ее прямо на шкуру.
Он навалился на нее, вдавив в овечью шкуру. Он мял ее нежную юную грудь, которая только начала формироваться.
— Как у мальчишки, — разочарованно прохрюкал он. — Им еще надо созреть. Каждую ночь ты будешь отдаваться мне, до тех пор пока мое семя не укоренится в тебе и мой сын не будет расти в тебе.
После этого он взгромоздился на нее, прижимая ее к пропахшей потом шкуре. Она задыхалась от его тяжести. Воздух с шумом выходил из ее легких, и она ощущала маленький твердый отросток плоти, торчащий у него, который он тщетно пытался засунуть ей между ног.
Наконец ему удалось разорвать ее девственную плоть — и она закричала от боли.
Она сопротивлялась, царапалась, пыталась вырваться. Фарику это ужасно нравилось, он смеялся и елозил по ее взмокшему телу, пока не пропорол все у нее внутри. Наконец его «достоинство» опало, он блаженно раскинулся на шкуре, а Бадра почувствовала, как под нею промокла вонючая шкура. Струйка крови вытекла из нее — и вместе с этой кровью вытекло детство, надежды, мечты о счастье, сказки, любовь к людям… Все было кончено. Осталась только боль, ужас, брезгливость…
— Всего-навсего девственница, — похотливо ухмыльнулся он, вытираясь полой сорванного с нее халата. — Теперь каждую ночь ты будешь моей новой фавориткой. Мой пестик прекрасно чувствует себя в твоей ступке, детка… Ха-ха-ха!
Через минуту он уже храпел так, что дрожали стенки и опоры шатра.
Тихо плача, Бадра свернулась калачиком. Каждую ночь? Она молилась о том, чтобы он больше никогда не захотел ее. Завтра ночью она уже не выдержит этой борьбы.
На следующую ночь она опять лежала на этой вонючей шкуре. Опять вошел Фарик, разделся и лег рядом.
— Раздвинь ноги для своего нового хозяина, — приказал он.
Он начал забираться на нее. Она заколотила его своими твердыми кулачками, царапалась, кусалась. Фарик взвыл. Она почувствовала удовлетворение при виде ярко-красного пятна на его губе.
— Никакой мужчина не
Тяжело дыша, он откинулся назад, его глаза потемнели. Рывком приподняв девочку, он сграбастал ее и вытащил на середину шатра. Ее охватил ужас, когда он привязал ее, обнаженную, к двум толстым опорам шатра. В его глазах сверкал яростный гнев, когда он достал кожаную плетку и начал размахивать ею.
— Никакой, шлюха? Я покажу тебе, кто твой хозяин.
Она пронзительно закричала, когда плетка со всей силы впилась в ее тело…
Кеннет услышал, как во сне Бадра начала плакать и стонать. Встревоженный, он сел на своем неудобном жестком ложе, пробуждаясь от глубокого сна. Эти звуки беспокоили его. Он подбежал к кровати. Хрупкие плечи Бадры сотрясались от рыданий. Кеннет привлек ее к себе.
— Ш-ш-ш, тихо, успокойся, — это только сон, любовь моя, — нежно шептал он.
Но она все не переставала плакать. Этот отчаянный плач встревожил его. Тихим голосом он стал напевать колыбельную, которую, как он помнил, Джабари пел своему маленькому сыну.
Бадра перестала рыдать. Вдруг она вздрогнула. Она подняла к нему свое мокрое от слез лицо и засмеялась.
— О, пожалуйста, прекрати. Джабари был прав, — сказала она. — Голос у тебя, действительно похож на крик осла… Помнишь?
Он ухмыльнулся и, сморщив губы, издал какой-то низкий звук, похожий на мурлыканье. Нечто среднее между детским всхлипываньем и смехом сорвалось с ее губ. Он крепко прижал ее к себе. Наконец она успокоилась. Он поправил на ней сползшую с плеча ночную рубашку. Когда она утерла свое лицо, Кеннет ласково погладил ее волосы.
— Расскажи мне, — сказал он мягко. Бадра напряглась. — Расскажи мне, — повторил он настойчиво. — Когда-то ты сказала, что сны не имеют над тобой никакой силы, — убеждал он ее.
Наконец она сдалась. Схватив его за руку, она медленно заговорила. Кеннет слушал ее рассказ, и от гнева его глаза наливались яростью. Проклятый Фарик!
Он опять прижал ее к себе, просто давая ей ощущение уверенности и комфорта в своих теплых и надежных руках. Кеннет поцеловал ее в лоб.
— Больше никогда в жизни, — сказал он нежно. — Я обещаю тебе, моя любимая крошка, что не позволю никому и никогда обидеть тебя.
Он положил ее обратно на постель. Сомкнув длинные ресницы, она заснула. Долго еще сидел Кеннет на постели и смотрел на нее, пока легкий стук в дверь не отвлек его от этого занятия.
Бадра проснулась, еще не понимая, где находится, и стала потирать глаза. Сильный сладкий запах ударил ей в нос. Конечно, это была галлюцинация: восхитительный запах напомнил ей о цветнике и свободе.