Кобыла-охранница
Шрифт:
— Я изнасиловала жеребца в родном Стойле.
Скальпель странно покосилась на меня.
— И что?
«„И что?“! Что она хотела сказать этим „И что“?!»
— А то, что это всё неправильно!
Она присела на корточки. Взгляд был озадаченным.
— Хм… это неожиданно.
— Что именно?
— Чувство вины, — обронила кобылка, проходя к шкафчикам и вытаскивая ключ из кармана халата. Она достала бутылку «Дикого Пегаса» и пару стаканов, заперла шкафчик и уселась за столиком у Авто-Дока. — Оно довольно редко встречается здесь, на Пустоши, знаешь ли. Обычно является следствием переизбытка морали или тяжёлых ударов по голове, — тихонько добавила
Я глянула на стакан с чудесным «Пегасом», облизнула губы и заявила:
— Ты тут разглагольствовала о вреде наркотиков, а теперь спокойно поишь меня алкоголем?
— Если не хочешь, я могу выпить обе стопки, — лениво улыбаясь, сказала она и подняла свой стакан.
— Нет, не хочу, чтобы мой доктор тоже напился. — Я подняла свой.
— Поверь мне, пара глотков меня с ног не свалит, — усмехнувшись, ответила она. Вот только какая-то невесёлая у неё была улыбка. — В той бочке дерьма, что ты выхлебала за всю жизнь, выпивка явно будет ложкой меда.
Она одним глотком опустошила стопку, выдохнула и улыбнулась.
— Если ты чувствуешь вину за содеянное, значит на то должна быть причина.
— Это было неправильно, — пробормотала я.
— С чего вдруг? — парировала она. Да еще и улыбаясь!
— Ты еще скажи, что насиловать — это нормально!
— Учитывая то количество кобыл, что прошло через мою приемную, думаю да.
Она пожала плечами и продолжила:
— Я слышала, как жеребцы хвастаются изнасилованием кобыл, как кобылы хвастаются соблазнением жеребцов. Слышала о жеребцах, которые были не прочь отведать жеребят, а кобылы — кобылок. Ты сказала, что это неправильно, и с этим я соглашусь, просто хочу знать, почему ты так считаешь?
Я прикрыла глаза.
— Потому что я не хочу, чтобы со мной произошло подобное. Будь я на его месте, то… не уверена, что мне хотелось бы жить после этого.
— Это слишком простой ответ, — хмыкнула она, вновь наполняя стаканы. — Поступай с другими так, как хотела бы, чтобы другие поступали с тобой. Пока тебе не придётся убить. Пока не убьёшь того, кто заслуживает смерти. Пока ты не трахнешь того, кто не хочет этого. Или пока не возьмешь то, что тебе не принадлежит. Даёт ли мне право тот факт, что любой может изнасиловать меня, самой насиловать других?
Правда ли это? В какой то степени да, но если какой-нибудь пони может меня убить, так что теперь, я должна убивать всех, кого захочу? Нет.
— Он… он мой друг. Хотя теперь я в этом не так уверена.
— Так, значит пока он не был твоим другом, это был секс, но стоило вам сблизиться, как это внезапно превратилось в изнасилование? Тогда всё просто. Прострели ему ногу, и это снова будет просто секс, — хихикнув сказала Скальпель, сняв очки и потирая покрасневшие глаза копытами. — Это оправдание даже хуже предыдущего. Так почему это такая большая проблема для тебя, Блекджек?
— Да потому что я хочу поступать правильно, понимаешь ты или нет?! — завопила я, радуясь, что уже была в состоянии кричать. — Я не хочу быть испорченной! Все, блять, испорченные. Ты тоже испорченная! Все что я вижу вокруг — так это огроменный кусок дерьма, и чем дальше, тем сильнее возникает у меня желание просто лечь и умереть! — закричала я на кобылу, оттолкнув стаканы и бутылку. — Мне противно видеть, что все испортились и стали плохими. Я была счастлива, пока не увидела, во что превратился мир. И, как оказалось, я к этому тоже копыто приложила! И мне от этого хреново, пусть даже вокруг творятся вещи и похуже. Я изнасиловала П-21, даже не осознавая, что это плохо, не смогла спасти Глори от тех крылатых ублюдков, намерения которых были мне известны с самого начала. И похоже, что единственный способ выжить — это стать монстром как Деус и истреблять
Ну вот, я опять плачу. Мои искалеченные порчей тупая башка и чёрствое сердце яростно пульсировали, пока я лежала на полу, спрятав голову в копытах. Вот. Наконец-то я подумала над всем этим. Пустошь была поганым местом, да и я ничуть не лучше. Если не брать в расчёт мои благие намерения, то выходит, что я такая же больная, как и те рейдеры и работорговцы, которых мне доводилось убивать. Неужели желание стать лучше это слишком много для Пустошей?
— Я тоже хочу поступать правильно, — тихо сказала Скальпель. Её глаза были печальны, а губы расплылись в усталой улыбке. — И порой очень сильно. День за днём я вижу пони, страдающих от зависимости, больных и раненых, лишённых всякой надежды. У нас этого добра побольше, чем в остальной Эквестрии. Я доставала мертвых жеребят из утроб матерей, не сумевших избежать полей ХМА. Пыталась не давать подсевшим на Дэш нюхать дерьмо браминов, когда жизнь для них теряла всякий смысл. Я поднимала их, лечила их раны, снимала боль и отправляла назад в этот проклятый мир. И обычно я была последней, кто видел их… И чёрт бы меня побрал, я всё забочусь о них, даже зная, что они сами ломают свои жизни. Потому что я могу. Потому что не хочу стать ещё одним бессердечным доктором или бездушным Авто-Доком. Потому что это единственная разница между мной и теми ублюдками, которые причиняют все эти страдания. Потому что мне не всё равно. И это причиняет боль, не важно, как ты от этого отгораживаешься.
Из дверного проёма донесся голос Глори.
— Блекджек…
В ужасе, я уставилась на неё и увидела такой же полный ужаса взгляд, обращённый ко мне. Тело снова начало трясти. Я крепко зажмурила глаза.
— То… То, что ты сказала… Ты что, и правда… — произнесла она дрожащим голосом. Я так сосредоточилась на Скальпель, что не услышала, как открылась дверь.
— Да! — выкрикнула я, не в силах поднять глаза. — Жеребцы в Стойле Девять Девять были ничем иным, как секс-рабами. А мы, кобылы — рабовладельцами. Я не думала… Нужно было… Мне жаль, Глори.
Теперь она знала, какая я на самом деле. Я не была сильной. Не была хорошей. И уж тем более не была умной. И если у неё есть хоть капля здравого смысла, она уйдёт, пока я не сделала с ней то же, а то и чего похуже. Одного желания и попыток стать лучше не достаточно.
— Блекджек, — начала она, в то время как меня трясло всё сильнее и сильнее, — как…
— Потому что я не хорошая пони. Так что, просто уходи. Моя компания уже стоила тебе кьютимарки. И будет стоить намного больше.
Теперь Порча и во мне. Я заражена. Сведёт ли она меня с ума, как рейдерская болезнь? Будет ли крутить-вертеть моё тело, пока оно не мутирует в какую-то неведомую хрень?
Внезапно, передо мной предстал образ Горгона. Займу ли я когда-нибудь его место? Улыбнётся ли однажды Глори, узнав, что меня пропустили через камнедробилку?
— Так что просто уходи и найди себе кого-нибудь лучше, чем…
Но тут я почувствовала, как её копыта нежно обняли меня, и Глори прижалась мордочкой к моей шее. Я не могла двигаться. Только трястись и обнимать её в ответ.
— Я потратила полжизни, работая на пони, которые предали меня и заклеймили предательницей. Насколько я понимаю, мне полагалось помогать им в кознях против поверхности, и даже не догадываться об этом, — нежно прошептала она. — Думая о каждом рейдере, на которого мы натолкнулись, я спрашиваю себя, есть ли моя вина в том, что они стали такими, как сейчас. Не важно, какой мизерной эта вероятность может быть, всё, что я могу — это чувствовать себя виноватой. Ты хорошая пони, Блекджек. Ты идёшь вперёд и никогда не сдаёшься, и не важно, что стоит у тебя на пути.