Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Шевченко Тарас Григорьевич

Год прошел, второй промчался, Не вернулся милый; Как цветок, дивчина сохнет, Молчит, как могила. «Что ты вянешь?» — мать родная Ее не спросила, — За старого, богатого Выдать дочь решила. «Выйди замуж! — мать сказала. — Я тебя пристрою. Он богатый, одинокий, Будешь госпожою!» «Не пойду я за такого, Не пойду я, мама! Лучше дочь свою родную Опусти ты в яму. Пусть попы свои молитвы Поют надо мною. Лучше умереть, чем стать мне Старика женою!» Не сдавалась мать-старуха, Делала, что знала, Чернобровая дивчина Сохла и молчала. Темной ночью ворожею Расспросить решила: Долго ль ей на этом свете Не видаться с милым? «Бабусенька, голубонька, Моя дорогая! Ты скажи мне только правду. Я узнать желаю: Жив ли милый? Крепко ль любит? Иль забыл-покинул? Ты скажи мне: где мой милый? Не томи дивчину! Бабусенька, голубонька, Скажи, ведь ты знаешь! Выдают меня родные За старого замуж. Никогда его, такого, Сердцем не полюбишь. Я давно бы утопилась — Жалко, душу

сгубишь. Если умер чернобровый, Сделай, моя пташка, Чтоб домой я не вернулась… Тяжко сердцу, тяжко! Там со сватами тот старый… Я умру, горюя!» «Ладно, дочка! Делай только Все, что прикажу я. Сама была молодою, Это горе знаю. Все минуло — научилась, Людям помогаю. Твою долю, моя дочка, Я давненько знала. Для тебя давно-давненько Зелье припасала». В пузырек лихое зелье, Как чернила, льется. «Ты возьми вот это диво И встань у колодца. Петухи пока не пели, Водою умойся. Отхлебни немного зелья, Ничего не бойся! Не оглядывайся, дочка, Что б там ни кричало, Ты беги туда, где с милым Своим расставалась, А на середину неба Выйдет ясный месяц, — Выпей снова; не придет он — В третий раз напейся. В первый раз — ты прежней станешь, Прежнею, былою. Во второй — в степи далекой Топнет конь ногою. Если жив твой чернобровый, Он тотчас прибудет. А на третий… лучше, дочка, Ты не знай, что будет! Не крестись. Не то погибнет Все, что дать могу я… А теперь иди любуйся На красу былую». Взяла зелье, поклонилась: «Спасибо, бабуся!» Тихо вышла. «Может, бросить? Нет уж, не вернуся!» Умылася, напилася, Тихо усмехнулась, Выпила еще два раза И не оглянулась, — Поднялась, как бы на крыльях, И в степь полетела, И упала, заплакала, А потом… запела; «Ты плыви по морю, лебедь, Далеко, далеко. Ты расти, расти, мой тополь, Высоко, высоко. Тонким вырастай, высоким — До туч головою, Спроси бога: чернобровый Будет ли со мною? Ты взгляни, взгляни, мой тополь, За синее море. Ведь на той сторонке — радость, А на этой — горе. Где-то там мой чернобровый По полю гуляет, А я плачу, годы трачу, Его поджидаю. Ты скажи ему, что люди Надо мной смеются; Я погибну, если милый Не сможет вернуться! Закопать меня в могилу Матери охота… Кто ж теперь тебя, родная, Окружит заботой? Кто утешит, приласкает, Старухе поможет? Мама моя!.. Радость моя!.. Боже милый, боже!.. Если милого, мой тополь, И за морем нету, — Ночью, чтоб никто не видел, Поплачь до рассвета! Ты расти, мой милый тополь, Высоко, высоко. Ты плыви по морю, лебедь, Далеко, далеко!» Вот такую песню пела, Так она томилась И, на удивленье людям, В тополь превратилась. В дом родимый не вернулась, Счастья не узнала — Стала тоненькой, высокой, До тучи достала. В темной роще ветер воет, По полю гуляет. Он на тополь налетает, К земле пригибает.

[Петербург, 1839]

Думка

Перевод В. Звягинцевой

^{23} На что черные мне брови Да карие очи, На что юность мне девичья — Нет ее короче. Годы мои молодые Даром пропадают, Брови черные, густые От ветра линяют. Сердце вянет и томится, Как птица в неволе… На что же мне краса моя Без счастливой доли? Тяжко жить мне сиротою Без родного крова, И родные — что чужие, Не с кем молвить слова, Никто меня не расспросит, О чем плачут очи. Сказать некому дивчине, Чего сердце хочет, Отчего оно, как голубь, Воркует, чуть дышит; Никто знать того не знает, Не знает, не слышит. Ни о чем не спросят люди, Да на что и знать им — Пускай плачет сиротина, Пускай годы тратит… Плачь же, сердце, плачьте, очи, Пока свет вам светит, Громче, жалобнее плачьте, Чтоб услышал ветер И унес бы мои слезы За синее море, Пригожему, неверному На лютое горе.

[Петербург, 1839]

К Основьяненко

Перевод В. Державина

^{24} Бьют пороги; всходит месяц, Как в древнее время. Нету Сечи; нет того, кто Верховодил всеми. Нету Сечи! Очереты Над Днепром вздыхают: «Куда наши дети делись? Где они гуляют?» Чайка с криком реет, словно Мать над сыном стонет, Солнце греет, ветер веет, Пыль по степи гонит. А над степью той курганы Стоят и тоскуют, У буйного спрашивают: «Где ж наши пануют? Где пануют, где пируют? Где запропастились? Воротитесь, гляньте: в поле Колосья склонились Там, где ржали ваши кони, Где трава шумела, Там, где кровь татар и ляхов Морем багровела… Воротитесь!» «Не вернутся! — Грянули, сказали Волны в море. — Не вернутся, Навеки пропали». Правда, море, правда, волны: Такая их доля! Не дождемся долгожданных, Не дождемся воли, Схоронили казачество Седые курганы, Не покроют Украину Красные жупаны. Убогая, сиротою Над Днепром рыдает; Мук ее никто не видит, Слез не замечает. Видит недруг и смеется… Смейся, враг лукавый, Да не очень: знай — все гибнет, Но не гибнет слава! Встанет слава и расскажет, Что было на свете, И где — правда и где — кривда, Скажет — чьи мы дети. Наша дума, наша песня Не умрет, не сгинет… Вот в чем, люди, наша слава, Слава Украины! Не украшена ни златом, Ни хвастливой ложью, Громозвучна и правдива, Будто слово божье: Правда ль, батько-атамане? Правда ль — песня эта? Эх, если бы!., да что скажешь, Коль уменья нету. А к тому же здесь мне люди Враждебны и чужды. Скажешь ты: «Не уступай им!» — Да что в этом нужды? Посмеются над псалмами, Что вылью слезами; Посмеются… Тяжко, батько, Тяжко

жить с врагами! Поборолся бы я с ними, Если б сил хватило; И запел бы я, да песню Нужда задушила. Таково-то мое горе! Я зимой суровой По снегам брожу, и трудно Не шуми, дуброва,^{25} Мне запеть… А ты, как прежде, С песней неразлучен! Тебя люди уважают За голос могучий. Пой про Сечь им и степные Курганы-могилы, Где какой курган насыпан, Кого схоронили; Пой про диво, что пропало В минувшие лета! Батько! Грянь же, чтобы стало Слышно всему свету: Как рубилась Украина За волю и право, Как по свету полетела Казацкая слава: Батько, грянь, орел наш сизый! Пусть хоть раз единый Нагляжуся я сквозь слезы На мать-Украину; Пусть хоть раз еще услышу, Как море играет, Как девушка под вербою Гриця запевает^{26}; Пусть я вспомню на чужбине Радость молодую, Пока в гроб чужой не лягу И в землю чужую!

[Петербург, 1839]

Иван Подкова

Перевод М. Михайлова

В. И. Штернбергу^{27}

^{28}

I

Было время — на Украйне Пушки грохотали. Было время — запорожцы Жили-пировали. Пировали, добывали Славы, вольной воли. Все то минуло — остались Лишь курганы в поле. Те высокие курганы, Где лежит зарыто Тело белое казачье, Саваном повито. И чернеют те курганы, Словно горы в поле, И лишь с ветром перелетным Шепчутся про волю. Славу дедовскую ветер По полю разносит… Внук услышит — песню сложит И с той песней косит. Было время — на Украйне В пляску шло и горе: Как вина да меду вдоволь — По колено море! Да, жилось когда-то славно! И теперь вспомянешь — Как-то легче станет сердцу, Веселее взглянешь.

II

Встала туча над Лиманом^{29}, Солнце заслоняет: Лютым зверем сине море Стонет, завывает. Днепр надулся. «Что ж, ребята, Время мы теряем? В лодки! Море расходилось… То-то погуляем!» Высыпают запорожцы, Вот Лиман покрыли Их ладьи. «Играй же, море!» Волны заходили… За волнами, за горами Берега пропали. Сердце ноет; казаки же Веселее стали. Плещут весла, песня льется, Чайка вкруг летает… Атаман в передней лодке — Путь-дорогу знает. Сам все ходит вдоль по лодке, Трубку сжал зубами; Взглянет вправо, взглянет влево — Где б сойтись с врагами? Закрутил он ус свой черный, Вскинул чуб косматый, Поднял шапку — лодки стали. «Сгинь ты, враг проклятый! Поплывемте не к Синопу^{30}, Братцы атаманы, А в Царьград^{31} поедем — в гости К самому султану!» «Ладно, батько!» — загремело, «Ну, спасибо, братцы!» — И накрылся. Вновь горами Волны громоздятся… И опять он вдоль по лодке Ходит, не садится; Только молча, исподлобья, На волну косится.

[Петербург, 1839]

Тарасова ночь

Перевод Б. Турганова

^{32} Сидит кобзарь у дороги, На кобзе играет; Кругом хлопцы да дивчата, Как жар-цвет, сияют. Поет кобзарь, струной вторит, Говорит словами, Как соседи — орда, ляхи — Бились с казаками; Как сходились запорожцы Поутру в кручине, Хоронили товарища В зеленой лощине. Поет кобзарь, струны вторят, И горе смеется… «Была пора гетманщины, Назад не вернется; Была пора — пановали, Да больше не будем, Только славы казачества Вовек не забудем! Идет туча от Лимана, А другая с поля; Затужила Украина — Такая уж доля! Затужила, зарыдала, Как младенец малый. Никто больше не поможет… Казачество пало; Слава пала, отцовщина — Все гибнет на свете; Вырастают, некрещены, Казацкие дети; Милуются, невенчаны; Без попа хоронят; Запродана врагам вера — Печать на иконе!.. Как вороны, черной стаей Ляхи, униаты Налетают — не дождемся Поныне расплаты! Поднимался Наливайко^{33} — Не стало Кравчины. Поднялся казак Павлюга^{34} — Пропал, неповинный! Поднялся Тарас Трясило С горькими слезами: «Бедная ты Украина, Сломлена врагами! Украина, Украина! Мать моя родная! Только вспомню твою долю, Душой зарыдаю! Куда делось казачество, Жупаны цветные? Куда делась доля-воля, Гетманы седые? Где все это? Ушло с дымом? Или затопило Сине море твои горы, Курганы-могилы? Молчат горы, шумит море, Курганы тоскуют, Гнутся дети казацкие Под вражьей рукою! Спите, горы! Шуми, море! Гуляй, ветер, в поле! Плачьте, дети казацкие, — Такая вам доля!» Поднялся Тарас Трясило: За веру родную, Поднялся он, сизокрылый, Час расплаты чуя! Поднялся Тарас Трясило: «Довольно томиться! А пойдем-ка, паны братья, С поляками биться!» Уж не три дня, не три ночи Бьется наш Трясило. От Лимана до Трубайла^{35} Поле кровь покрыла. Ослабел тут казачина, Духом омрачился. А проклятый Конецпольский^{36} Вмиг возвеселился; Собрал шляхту воедино И всех угощает. На ту пору свое войско Тарас созывает: «Товарищи атаманы — Братья мои, дети! По совести мне скажите — Как быть нам на свете? Упилися вражьи ляхи Казацкою кровью». «Что ж, пускай они пируют Себе на здоровье! Пускай ляхи веселятся Нынче до заката, А ночь-матерь нам поможет — Найдем супостата». Легло солнце за горою, Звезды засияли, А казаки, словно туча, Ляхов обступали. Как стал месяц среди неба, Пушки заревели; Пробудились ляшки-панки — Бежать не успели! Пробудились ляшки-панки, А встать — и не встали: Взошло солнце — ляшки-панки Вповалку лежали.