Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Шевченко Тарас Григорьевич

Петербург, 1838

Думка

Перевод А. Твардовского

Тяжко, тяжко жить на свете Сироте без роду: От тоски-печали горькой Хоть с моста — да в воду! Утопился б — надоело По людям скитаться; Жить нелюбо, неприютно, Некуда деваться. Чья-то доля ходит полем, Колосья сбирает; А моя-то, знать, за морем Без пути блуждает. Все богатого встречают, Кланяясь поспешно, А меня в лицо не знают, Словно я не здешний. Ведь богатый, хоть горбатый, — Девушка приветит, На мою ж любовь насмешкой Свысока ответит. «Иль тебе не нравлюсь — силой, Красой не удался? Иль тебя любил не крепко. Над тобой смеялся? Люби, люби кого хочешь, Может, я не стою. Но не смейся надо мною, Как вспомнишь порою. Я покинул край родимый — Свет просторен белый. Найду счастье — либо сгину, Как лист пожелтелый». И

ушел казак далеко, Ни с кем не прощался, Искал доли в чужом поле, Да там и остался. Умирал — смотрел, как солнце За морем садится… Тяжко, тяжко на чужбине С жизнью распроститься!

Гатчина,

2 ноября 1838 года

«Думы мои, думы мои…»

Перевод А. Суркова

* * *

^{7}

Думы мои, думы мои, Горе, думы, с вами! Что вы встали на бумаге Хмурыми рядами? Что вас ветер не развеял Пылью на просторе? Что вас ночью, как ребенка, Не прислало горе?… Ведь вас горе на свет на смех породило, Поливали слезы… Что ж не затопили? Не вынесли в море, не размыли в поле?… Люди не спросили б, что болит в груди, Почему, за что я проклинаю долю, Почему томлюся… «Ничего, иди!» — Не сказали б на смех… Цветы мои, дети, Зачем вас лелеял, зачем охранял? Заплачет ли сердце одно на всем свете, Как я с вами плакал?… Может, угадал?… Может, девичье найдется Сердце, кари очи, Что заплачут с вами, думы, — Большего ли хочешь? Лишь одна б слеза скатилась… И — пан над панами! Думы мои, думы мои, Горе, думы, с вами!

_____

Ради глаз девичьих карих, Ради черной брови Сердце билось и смеялось, Выливалось в слове. В слове этом возникали И темные ночи, И вишневый сад зеленый, И ясные очи, И поля, и те курганы, Что на Украине… Сердце млело, не хотело Песен на чужбине. На совет казачье войско, Меж сугробов белых, С бунчуками, с булавами Сзывать не хотело… Пусть же там, на Украине, Души их витают — Там веселье, там просторы От края до края… Как та воля, что минула, Днепр широкий — море, Степь и степь, ревут пороги, И курганы — горы. Там родилась, красовалась Казацкая воля; Там татарами и шляхтой Засевала поле. Засевала трупом поле Воля, опочила, Отдыхает… Ее давно Приняла могила. И над нею орел черный Сторожем летает. Кобзари о ней народу Песни распевают, Распевают про былое, Убоги, незрячи, — Им поется… А я… а я Только горько плачу. Только плачу об Украйне, А слов не хватает… А про горе?… Да чур горю, Кто его не знает? А кто пристально посмотрит  На людей душою, — Ад ему на этом свете. На том же… Тоскою Себе счастья не накличу, Коль его не знаю; Пускай злыдни живут три дня — Я их закопаю. Закопаю, пусть у сердца Грусть змеей свернется, Чтобы ворог мой не слышал, Как горе смеется. Дума пусть себе, как ворон, Летает и крячет, А сердечко соловейком И поет и плачет. Тихо — люди не увидят И не посмеются… Слез моих не утирайте, Пусть ручьями льются, Пусть они чужое поле Моют дни и ночи, Пока попы не засыплют Чужим песком очи. Так-то, так-то… Что же делать? Тоска не поможет. Кто ж сиротам завидует, Карай того боже!

_____

Думы мои, думы мои, Цветы мои, дети! Я растил вас, я берег вас, Где ж вам быть на свете? В край родной идите, дети, К нам на Украину, Под плетнями сиротами, А я здесь уж сгину. Там найдете сердце друга, Оно не лукаво, Чистую найдете правду, А может, и славу… Привечай же, мать-отчизна, Моя Украина, Моих деток неразумных, Как родного сына!

[Петербург, 1839]

Перебендя

Перевод П. Карабана

^{8} Перебендя слепой, старый, — Кто его не знает! Он повсюду скитается, На кобзе играет. Кто ж играет, того люди Знают, привечают: Он тоску им разгоняет, Хоть и сам страдает. Горемыка, он ночует И днюет под тыном — Нет ему угла на свете; Горькая судьбина Насмехается над старым, Что ни день — то хуже! А ему — ничто: затянет «Ой, не шуми, луже!..» Станет петь, да и припомнит, Что он сиротина; Погорюет, потоскует, Прислонившись к тыну. Вот таков-то Перебендя — Старый он да странный! Запоет о Чалом^{9} — кончит Горлицей^{10} нежданно; С дивчатами на выгоне — Гриця

да Веснянку^{11}; В шинке, с парубками вместе, — Сербина, Шинкарку, С женатыми на пирушке (Где свекровь презлая) — О недоле, вербе в поле, А потом — У гаю^{12}; На базаре — о Лазаре^{13}, Или — чтобы знали — Тяжко, скорбно запоет он, Как Сечь разоряли.^{14} Вот таков-то Перебендя — Старый он да странный! Начнет шуткою, а кончит Слезами нежданно. Ветер веет, повевает, По полю гуляет. Сидит кобзарь на кургане, На кобзе играет. Вкруг, как море широкое, Зеленеют степи; За курганами курганы Вдаль уходят цепью. Чуб седой, усы седые Треплет ветер яро; Вдруг уляжется послушать, О чем поет старый; Как сердце смеется, слепой старик плачет… Он слушает… веет… Укрылся вдали На степном кургане от людей, незрячий, Чтоб по полю ветры слова разнесли, Чтоб людям не слышать — ведь то божье слово, То сердце неспешно с богом говорит, То сердце щебечет господнюю славу, А дума по свету на туче летит. Орлом сизокрылым летает, ширяет, Небо голубое широкими бьет; Присядет на солнце, его вопрошает: Где оно ночует? Как оно встает? Послушает море, о чем: плещет в споре, И гору он спросит: молчишь почему? И снова на небо — на земле ведь горе, Ведь на ней, широкой, нет угла тому, Кто сердцем все знает, кто сердцем все чует: О чем ропщет море, где солнце ночует — Пристанища нету на свете ему! Один, точно солнце на небе высоком; О нем молвят люди: «С живыми — живой!» А если б узнали, что он, одинокий, Поет на кургане, шепчется с волной, То божие слово давно б осмеяли, Его бы глупцом обозвали, прогнали. «Пусть бродит, — сказали б, — над морем, шальной!» Хорошо, кобзарь, отец мой, Хорошо, что ходишь На курган и словом, песней Душу там отводишь! И ходи, мой голубь сизый, До поры, покуда Не заснуло сердце, — пой там Вдалеке от люда. А чтоб люди не чурались, Тешь их иногда ты… Что ж, пляши под дудку пана — На то он богатый! Вот таков-то Перебендя — Старый он да странный! Начнет свадебной, а кончит Грустною нежданно.

[Петербург, 1839]

Катерина

Перевод М. Исаковского

Василию Андреевичу Жуковскому

на память 22 апреля 1838 года

^{15}

I

Чернобровые, любитесь, Да не с москалями, Москали — чужие люди, Глумятся над вами. Позабавится и бросит — Поминай как звали. А дивчина погибает В горе да в печали. Пусть сама б она погибла, Кляня долю злую, Но еще и то бывает — Губит мать родную. Если есть за что увянуть — Сердце с песней вянет, Люди в сердце не заглянут И жалеть не станут. Чернобровые, любитесь, Да не с москалями: Москали — чужие люди, Смеются над вами. Ни отца, ни мать родную Слушать не хотела — С москалем слюбилась Катря, Как сердце велело. Полюбила молодого, В садик выходила, Пока там девичью долю Не запропастила. Мать звала вечерять дочку — Дочка не слыхала; Где встречалась с любимым, Там и ночевала. Много ночек кари очи Крепко целовала, Пока вдруг не зашумела Недобрая слава. Что ж, пускай дивчину судят Люди в разговоре: Она любит и не слышит, Что подкралось горе. Весть недобрая примчалась — В поход затрубили. Уходил москаль, а Катре Голову покрыли.^{16} Не заметила позора, Пропустила мимо: Словно песня, сладки были Слезы о любимом. Обещался чернобровый: Буду цел — вернуся. Ожидай его, дивчина, Ожидай, Катруся! С москалями породнишься — Горе позабудешь, А пока — пускай болтают Что угодно люди. Не тоскует Катерина — Слезы вытирает, А на улице дивчата Без нее гуляют. Не тоскует Катерина, А ночной порою Берет ведра молчаливо, Идет за водою, Потихоньку, незаметно Дойдет до криницы, Тихо станет под калиной, Запоет о Грице.^{17} Так зальется, что калина Плачет от печали. Возвратится — и довольна, Что не увидали. Не тоскует Катерина, Ничего не знает, Из окна в платочке новом Смотрит, ожидает. Ожидала Катерина, А время летело, Захворала Катерина, Слегла, ослабела. Занедужила, бедняжка, Еле-еле дышит… Отлежалась — и за печкой Колыбель колышет. А соседки злые речи С матерью заводят: «Мол, не зря в твой дом ночами Москали приходят. У тебя родная дочка Стройна и красива, И не зря она качает Солдатского сына: Что искала — получила… Уж не ты ль учила?…» Дай вам боже, цокотухам, Чтоб вас горе било, Как беднягу, что вам на смех Сына породила.