Код Независимости
Шрифт:
Скорее всего, это были молодожены. Ольга сразу заметила как бережно держит он её за локоток, будто он стеклянный, этот локоток, а он предъявляет его хрупкость этому грубому миру. А мир был грубым, и Ольга тут же напомнила об этом пареньку, пустив в их сторону злое какое-то замечание.
«Уронить боится», – и они засмеялись легко и беспечно.
Когда Ольга оглянулась, чтобы оценить удар собственной остроты, она с досадой отметила, что колкость ее не попала в цель. Головы пары склонялись друг другу, локоток девушки был надежно упакован в ладонь спутника.
Ольгу
Так продолжалось некоторое время.
Для Ольги это стало милой забавой, и она всегда выпускала стрелы своего яда в спину проходившей мимо парочки.
Теперь, глотая горячий кофе, Ольга никак не могла понять, что двигало ею тогда. Почему она сильно раздражалась на эту вполне себе милую пару, нежность которой разливалась по пустому проулку. С вершины взрослости своей, Ольга могла судить себя как безобидную шкодницу.
«А не ходите красиво!» – так думалось ей тогда, маленькой третьекласснице. И еще она догадывалась о том, что маму ее никто не поддержит так необычно и нежно за локоть. Такой поддержки мужской у них не было. И никто ей не объяснил, почему они одни с мамой всегда.
«Может, и впрямь была детская зависть”, – пыталась оправдать безобразность своего поведения Ольга. Но она отчего-то понимала, что зависть эта была совсем не детская, а взрослая и навсегдашняя. Она и сейчас накрывала Ольгу при виде неправильно счастливых людей.
А тогда всё закончилось неожиданно просто и страшно.
Как-то, когда подружки захохотали уж совсем невмоготу, парень развернулся, оставил локоток и в два прыжка оказался перед лицом Ольги.
Никогда потом Ольга старалась не вспоминать это лицо, окрашенное гневом и брезгливостью к ней.
Он схватил ее за худые плечики и стал сильно трясти, и спрашивал с обидой в голосе:
“Что тебе? Надо? Что?”
А потом так же брезгливо оттолкнул Ольгу, поднял и надел ей на голову берет, который упал от тряски, и бегом опять вернулся к своей женщине.
Которая пыталась в это время прервать экзекуцию нежным своим голоском.
“Не надо… Они же дети…”
Убедила. Дети были отпущены. Пара пошла дальше по своим делам. А Ольга долго не могла придти в себя от случившегося напора, а потом бежала до своего дома со скоростью спринтера. И подружка – за ней.
Больше она эту парочку не встретила ни разу. И Ольга поняла, что её обходят, как нечто опасное и гадкое.
Она такой и была. Потом много раз ей пришлось убедиться в своем несговорчивом нраве.
Допив кофе, Ольга в который раз убедилась в неразборчивости памяти на прошлое. Вместо всяких там сладких пряников и подарков, выудила и бросила глазам скверный и достаточно глупый поступочек маленькой девочки. Дура-дурой. В чем вина-то?
Ольга вышла на балкон. Длинный и широкий, размером почти в тот же проулок, в котором ее жестоко тряс незнакомец.
Как сегодня Ольга понимала, что лет ему было мало, как и той, которую он держал за локоток.
Вспоминая
Она поняла вдруг, что уже тогда-то в детстве, уже имела знания о том, редком совпадении двоих, которое жизнь может и не подарить.
И ведь не подарила.
И сделала это как бы в отместку за ту детскую шалость и за недетский вопрос, который Ольга помнила и сегодня.
– Что тебе надо? Дрянь, дрянь!
Не знала Ольга на него ответ ни тогда, в легком ее детстве, ни сейчас, глядя на панораму роскошного города. Казалось, он весь – у ее ног, с башенками и храмами, улицами и проулками. И он казался таким доступным в этом высокомерном обозрении. Будто его можно было свернуть, как носовой платок, и опрокинуть в кармашек, как бутоньерку, пристегнуть. Но это только казалось.
Ольга стояла на балконе своего офиса. И этаж был очень высоким. И она казалась на этой чужой высоте маленькой девочкой, которую легко отучили когда-то от всяких легкомысленных шуточек.
А локоточков её и вовсе было рассмотреть нельзя.
Да и некому было.
Провансальная тетрадь,
2 ноября 2021
Раут
Шкаф был разоблачён полностью, но скрытой тайны в нем не оказалось. Свергнутый на пол гардероб не обновлялся. Надеть было нечего. Переворошив его повнимательнее еще раз, Глаша сдалась и удалилась на кухню. Раздраженно погремев кастрюлями, так ничего и не придумав, она вернулась в комнату и присела возле кучи свергнутых платьев. Села и стала думать, как бы ей одеться: поэффектнее или построже, идя на эту странную встречу.
И нужно ли вообще туда идти. Глаша решительно вздохнула, поднялась с пола и стала развешивать платья свои и блузки опять в шкаф. Ничего из этого гардероба ей не пригодилось, а идти за обновой, это было совсем уж странным.
Её позвала к себе бывшая и давнишняя приятельница. И пригласила для того, чтобы подарить ей книжку, исполненную и изданную ею самой. Книжка стихов.
Подруга всегда сочинительством занималась, но Глаша относилась к этой ее страсти снисходительно, и старалась не читать ее опусы, чтобы не пришлось что-то высказывать по этому поводу.
Подруга стала женой крупного чиновника, жили они в большой квартире в центре города, с окнами на Неву. Глафира там не была ни разу, но как-то на досуге вычислила окна ее квартиры, гуляя по набережной. Окна были очень высокими, с овальной сверхрамой. За ними были нарядные маркизы, которые надежно скрывали жизнь за этими окнами от чужих.
Развесив всю одежду, Глаша извлекла из шкафа кота, который лениво устроился спать на мягкой сумке с зимними теплыми вещами.
– Ходь сюда…
Она погладила недовольную пушистую морду питомца своего и тут же бережно уложила его на диван. Кот мяукнул и тут свернулся клубком, явно выражая приказ – его не беспокоить.