Код операции - ''Тарантелла''. Из архива Внешней разведки России
Шрифт:
Одно время Екатерина — так звали девушку, брала в Бухаресте уроки у модной в городе Веры Коралловой. Девушка, понятно, рвалась на сцену, но устроиться, как хотелось, оказалось сложно, пришлось пробовать свои силы в кабаре, но она не гнушалась и такой возможностью проявить себя и заработать на жизнь.
Накануне советско-германской войны Екатерина познакомилась с английским журналистом, вращавшимся в артистических кругах, который представлял лондонскую «Дейли телеграф». Тот увлекся Екатериной, их близкие отношения растянулись на годы. Когда его перевели на работу в Турцию, то он пригласил Екатерину поехать вместе с ним.
В Стамбуле ей удалось некоторое время позаниматься в балетной школе мадам Арзумановой из Петербурга. В Турции Екатерина вместе со своим другом прожила всю войну. Там получила известие, что умерла ее мама, с отцом она переписывалась, он жил уже не в Кишиневе, а в Бухаресте. Сложность отношений молодых людей состояла в том, что журналист имел в Англии семью. Он обещал Екатерине получить развод, урегулировать все связанные с этим дела и тогда они смогут оформить брак.
Развязка, как это иногда бывает, наступила неожиданно и была жестокой. Человека скрутило в несколько дней и журналист умер от воспаления легких. Гибсон как мог принял участие в печальных делах. Накануне своей кончины, словно чувствуя роковой исход, его друг успел попросить Гибсона позаботиться о Екатерине, если с ним что-то случится. Гибсон еще больше привязался к нравившейся ему женщине.
По приглашению матери своего покойного друга Екатерина уехала в Англию, ей были завещаны какие-то предметы из его в общем-то скромного имущества. Воспользовавшись поддержкой, Екатерина стала брать уроки у балетмейстера Марии Ромбер, а затем устроилась в ансамбль танца. Даже выступала, как бы у нас сказали, в шефских концертах в воинских частях и на предприятиях обороной промышленности. Но тут нелепый случай помешал продолжению ее любимого занятия: она повредила колено.
Как раз в это время в Лондон по служебным делам приехал Гибсон. Они возобновили начавшееся еще в Стамбуле знакомство и стали часто видеться. Потом Екатерина приезжала к Гибсону, когда он работал уже в Праге. Он сделал ей предложение, кажется, они обо всем договорились. Правда, и время бежало.
В связи с событиями в Чехословакии, о которых выше говорилось, Гибсон попросил свое начальство разрешить ему выезд в Лондон для решения некоторых оперативных проблем, полагая воспользоваться командировкой для решения личного вопроса. Он намеревался, оформив брак с Екатериной, на обратном пути к месту службы совершить небольшое свадебное путешествие по Швейцарии. Но не все просто в этом мире.
В английское посольство в Праге на имя Гибсона пришло письмо от его брата Арчибальда, который, узнав о планах старшего брата вступить в брак с русской, очень обеспокоился. Арчибальд писал:
«Возможно, даже вероятно, что она сделает тебя счастливым, но это может сделать каждая хорошая девушка, и может быть, тебе посчастливится найти такую вместо Катюши и избежать таким образом всех тех осложнений, которые она принесет. Подумай о всех этих запрещениях в отношении смешанных браков, а также о большой разнице в летах. Я бы не решился в мои годы жениться на молодой девушке, особенно если бы не был ее первым мужчиной. Подумай о реакции семьи, которая может перейти от скрытой вражды к замечаниям типа «хотелось бы, чтобы он этого не делал».
В случае, если все эти трудности не так велики, как я думаю, и если
Гибсон оказался упрям в своих намерениях. Но у руководства был свой взгляд на вещи, и оно не собиралось нарушать рекомендации министра в отношении браков с иностранками, предполагавших получение сотрудниками дипломатических служб предварительного разрешения. Гибсон решил попытаться преодолеть и этот барьер. Он пишет требуемое заявление с приложением биографии Екатерины, а также описанием обстоятельств их знакомства. Надеясь на положительное решение он запланировал поездку в Лондон и возвращение в Прагу уже с миссис Гибсон.
Возможно, работая в течение своей многолетней карьеры на российском направлении, окружив себя помощниками и агентами из эмигрантов, Гибсон, вознамерившись связать свою дальнейшую жизнь с русской женщиной, подсознательно создавал вокруг себя некую психологическую ауру, а может быть, все это лишь случайность, которых в жизни любого человека предостаточно.
Какое решение было вынесено по рапорту Гибсона из архивного дела не видно. А вскоре в эту житейскую историю вмешалась большая политика.
После высылки из Англии двух сотрудников чехословацкого посольства — это было уже после февральских событий в Чехословакии, в ожидании неизбежных в подобном случае ответных мер англичане решили, по-видимому, опередить события и отозвать Гибсона из Праги, справедливо полагая, что он может быть одним из первых, на кого чехословацкие власти укажут как на персону нон грата. Что и случилось.
Гибсон устраивает у.себя на квартире прощальный вечер, на котором главными гостями были послы Великобритании и США — Диксон и Штейнгардт, и отбывает на родину.
С этого времени в бумагах дела Гибсона появляются большие временные разрывы, а содержание редких документов указывает на то, что оперативный интерес к нему после выезда из Чехословакии пропал. Прошло сообщение, что у Гибсона, работавшего в центральном аппарате разведки, какие-то неприятности с руководством, которое высказывает неудовлетворенность его работой, он сам тяготится своим положением, хочет уйти из разведки и поселиться где-нибудь в укромном уголке.
В конце 50-х годов Гибсон проживал как частное лицо в Риме, но никаких мероприятий в отношении него внешней разведкой больше не проводилось. Последней в деле Гибсона стала телеграмма из лондонской резиденту-ры КГБ в конце 1960 года, в которой сообщалось, что известный Центру сотрудник английской разведки полковник Гибсон при невыясненных обстоятельствах покончил жизнь самоубийством.
Память
«Бритт» наконец выехал в Париж, где он должен был возобновить активную работу с советской разведкой. Но с восстановлением связи не спешили, помя-туя о том, что к нему в свое время проявляли большой интерес французские спецслужбы и были все основания думать, что он сохранился. В таких условиях опасность того, что, несмотря на весь свой опыт, он в один прекрасный день приведет на встречу с оперработником наружное наблюдение, была весьма велика. Контрразведка, если человек попал в ее поле зрения, в своей стране всегда сильнее объекта слежки, даже самого искушенного.