Код розенкрейцеров

Атеев Алексей Григорьевич

Коломенцев присел на деревянную лавочку, вкопанную рядом со столом, и посмотрел на Людмилу. Та молчала, видимо, не зная, как начать разговор.

– Приехал вот… – неопределенно сказал тот.

– Всегда рады. Я, знаете ли, совсем здесь одичала. Уже больше месяца живем вдали от шума городского. Только Егор да дети… – Людмила вытерла руки и присела рядом. – А вы, Игорь Степанович, не больны ли? На вас лица нет.

– Я?.. Нет, не болен. Просто… – он не договорил.

– Что просто?

– Очень мне плохо.

– А что случилось?

И тут Коломенцева словно

прорвало. Ему было просто необходимо выговориться. Запинаясь, путаясь, то и дело повторяясь, он стал рассказывать доброй женщине о своих приключениях. Она слушала не перебивая, лишь изредка всплескивая руками. Видя сочувствие и понимание, Игорь Степанович понемногу освоился, речь его стала более внятной, жесты сдержаннее, и лицо приняло обычное горделиво-насмешливое выражение. Он даже начал слегка бравировать тем, что с ним произошло. Но когда повествование коснулось единоборства с Вальком, до него вдруг дошла вся нелепость этой болтовни, он смешался, покраснел и смущенно посмотрел на свою слушательницу.

– Дальше, дальше! – заторопила она.

– Дальше? – переспросил мукомол. – Дальше… – Все вдруг поплыло перед его глазами, он качнулся и чуть не упал с лавки, но Людмила поспешно подхватила страдальца.

– Пойдемте со мной, – сказала она, – вам нужно немного полежать.

Мукомол покорно поднялся и, опираясь на плечо мадам Олеговой, поплелся в дом.

Его уложили на кровать, расстегнули ворот толстовки. Холодный край стакана коснулся губ, вода потекла по подбородку, по шее, по груди.

Коломенцев судорожно дернулся. Стакан выпал из рук Людмилы, но не разбился.

– Простите, – чуть не плача заговорил Коломенцев, – я и так доставил вам столько хлопот, оторвал от домашних занятий. Я причиняю всем только беспокойство, неприятности, несчастья… Я должен уйти, а то и вам… – Он порывисто сжал руки Людмилы. – Вы очень милая, очень добрая… И поэтому я не хочу, чтобы у вас по моей вине…

– Что вы такое говорите! – изумилась Людмила. – Как же можно?! Вы больны.

Коломенцев взглянул в ее лицо, женщина раскраснелась, глаза ее блестели. Халат почти совсем разошелся, и груди ее были почти обнажены, но она, казалось, того вовсе не замечала.

– Вы больны! – продолжала она настойчиво. – А больной должен лежать. Вы столько перенесли. Просто невероятно. Я даже не знаю… Это надо же! И еще хочу вам сказать. Когда вы появились у нас в первый раз, я уже тогда поняла, что передо мной необыкновенный человек. Я до сих пор не встречала таких, как вы. Словно из другого времени… Кругом грубияны, хамы, просто невежи. Взять хоть моего Олегова. Казалось бы, интеллигент, а ведь мелок, примитивен. И к тому же труслив. Он уж тут сколько нудил: «Зачем я с ним связался» – это с вами то есть. И даже лысинка у него при этом потела. От страха, должно быть. Он, наверное, неплохой человек, но уж больно нудный, а вы. Вы – другой! – Она прижала руки мукомола к своей груди, и он, ощутив под пальцами мягкую округлость, неожиданно почувствовал желание. Беды и горести отлетели куда-то за тридевять земель, теперь перевозбужденное сознание хотело только одного. Коломенцев мягко провел пальцами вдоль

груди, дотронулся до соска. Женщина вздрогнула, но не отодвинулась, а, напротив, подалась к нему. Еще мгновение, и оба, путаясь в одеждах и бормоча какие-то дурацкие прилагательные, забыли обо всем на свете. «Однако!» – потрясенно подумал мукомол, отстраняясь от Людмилы. Она еще с минуту лежала на кровати, потом поспешно вскочила, накинула халат и опрометью выбежала из дома.

«Этого еще не хватало, – лихорадочно размышлял Коломенцев, кое-как приводя себя в порядок. – Я соблазнил чужую жену». Правда, в его жизни уже случалось нечто подобное, но так давно, что он просто забыл о предыдущих случаях. Раскаяние навалилось на него, словно засаленное ватное одеяло. К прежним грехам: малодушию, лжи, гордыне, убийству – прибавилось еще и прелюбодеяние. «Это предел! Предел падения». Мукомол тяжело вздохнул и вышел на двор. Он огляделся. Мадам Олеговой не наблюдалось. Коломенцев обреченно махнул рукой и зашагал прочь.

Он шел по тропинке, бормоча что-то себе под нос, жестикулируя, и со стороны напоминал помешанного. Так он продвигался по дебрям примерно с час, пока не вышел на берег небольшого озера. Остановившись перед водной преградой, мукомол наконец пришел в себя и осмотрелся. Лесное озеро синело перед ним, словно блюдо кузнецовского фарфора. Берега окаймляли заросли осоки и камыша. На озере было совершенно пустынно, и лишь на противоположном его краю виднелся не то человеческий силуэт, не то коряга.

«Видимо, это Олегов, – решил Коломенцев, – рыбачит. Что же делать? Подойти к нему? Но смогу ли смотреть в глаза Олегову? Или стоит объясниться? Наверное, все же стоит», – и мукомол зашагал по берегу озера, туда, где виднелся силуэт.

Чем ближе он подходил к неизвестному объекту, тем явственнее убеждался, что это действительно человек, но отнюдь не Олегов, а кто-то другой. Незнакомец облачен в серый балахон, нечто вроде плащ-палатки, голову покрывал остроконечный капюшон, и со спины он представлял собой подобие католического монаха, неизвестно зачем забредшего в эту глушь.

Услышав шаги, человек обернулся, и мукомол, к своему изумлению, узнал в нем старичка с удочками, свидетеля его поединка с представителем семейства Десантовых.

Рыболов тоже узнал его и весело улыбнулся.

– О! – воскликнул он. – Кого я вижу! Бесстрашного борца с хулиганами. Какими судьбами вы забрели в наши палестины?

Коломенцев пожал плечами:

– И сам не знаю. Вот шел…

– И пришел, – закончил за него рыболов. – Может, тоже на рыбалку приехали?

– Если бы. Все гораздо сложнее.

– Отчего же?

– Еще спрашиваете! Сами же видели…

– Вы по поводу этого мерзавца. Так ведь он же на вас первый напал. К чему же копание и бичевание. Вы поступили вполне разумно и в соответствии с законом. Ни один суд вас не признает виновным. И не стоит расстраиваться. Кстати, уж коли мы с вами столь часто встречаемся, не лучше ли познакомиться?

– Игорь Степанович Коломенцев, – представился мукомол.

– А меня величают просто – Петрович.

– Это всего лишь отчество?