Кодекс 632
Шрифт:
Чтобы свериться с записанным в блокноте адресом, Томашу пришлось вернуться к входной двери. Там было посветлее. Неужели профессор Тошкану действительно жил в этом гиблом месте? Пройдя по коридору, Норонья обнаружил две двери. Он ощупал стену в поисках звонка, но так ничего и не нашел. Таблички с номерами отсутствовали. Томаш выбрал дверь наугад, прижался ухом к холодному дереву и прислушался: никаких признаков жизни. За второй дверью послышался какой-то шум. Томаш постучал. В квартире раздались шаги. Заскрипел
— Что вам?
Голос у нее был слабым, сухим, безжизненным.
— Доброе утро. Вы сеньора Тошкану?
— Она самая. А вы кто такой?
— Я… э-э-э… из университета… Из Нового университета.
Томаш помолчал, гадая, довольно ли таких рекомендаций. Судя по колючему взгляду, которым черные глаза старухи буравили посетителя, пароль был выбран неправильно.
— И что же?
— Я пришел поговорить об исследованиях, которыми занимался ваш муж.
— Мой муж умер.
— Я знаю, сеньора. Примите мои соболезнования. — Томаш судорожно искал правильные слова. — Я… Дело в том… В общем, я собираюсь завершить исследования вашего супруга.
Взгляд женщины сделался ледяным.
— Кто вы такой?
— Профессор Томаш Норонья с исторического факультета Нового лиссабонского университета. Меня уполномочили продолжить работу профессора Тошкану. Его коллеги дали мне ваш адрес.
— А зачем нужно продолжать его исследования?
— Потому что они очень важны. Ведь это последняя работа вашего мужа. — Томаш чувствовал, что требуется другой аргумент, более веский и убедительный. — Жизнь ученого в его трудах. Теперь, когда ваш супруг скончался, оборвалась цепь его научных построений. Было бы очень жаль, если бы результаты столь грандиозного труда канули в Лету, не правда ли?
Сеньора удивленно вскинула брови.
— А как вы собираетесь восстановить эту цепь?
— Завершив и опубликовав работу. Это будет лучшим памятником профессору. Но для этого необходимо восстановить весь ход его рассуждений, понимаете?
Старуха задумалась.
— А вы случайно не из того фонда?
Томаш почувствовал, как по лбу побежали струйки холодного пота.
— Какого фонда? — спросил он с притворным удивлением.
— Американского.
— Я из Нового лиссабонского университета, сеньора, — повторил Норонья, уклоняясь от прямого ответа. — И я португалец, как вы могли заметить.
Как ни странно, женщину такое объяснение успокоило. Она без колебаний сняла цепочку и распахнула дверь, приглашая гостя войти.
— Хотите чаю? — спросила она, провожая Томаша в гостиную.
— Нет, спасибо, я позавтракал.
Гостиная выглядела обветшалой и чудовищно старомодной. На заплесневелых стенах — бумажные обои в цветочек.
Томаш сел на диван, хозяйка устроилась напротив.
— Вы уж извините меня за беспорядок.
— Что вы, сеньора. — Норонья огляделся. Комната и вправду выглядела довольно запушенной; занавески давно не меняли, на комоде и телевизоре лежал густой слой пыли. — Все в порядке, в полном порядке. Не беспокойтесь.
— С тех как не стало Мартиньо, у меня нет сил заниматься домом. И желания.
— Такова жизнь, сеньора. Что же тут поделаешь?
— Это верно, — устало отозвалась старуха. Она производила впечатление интеллигентной женщины, сломленной жизнью. — Но если бы вы только знали, как это больно. Господи, как же больно!
— Наши дни коротки. Живешь себе, живешь, и вдруг… все!
— Вы правы. Мне ли не знать. — Старуха обвела комнату изящным широким жестом. — Этот дом построил прадед моего мужа в начале прошлого века, представляете? Это было одно из самых красивых зданий в Лиссабоне. В то время не было этих уродцев, которые теперь называют человеческим жильем. Все было таким изысканным, значительным. Гулять по Ротунде было одно удовольствие: столько красивых домов!
— Могу себе представить.
— Время ничего не щадит. Оглянитесь вокруг. Все гниет и разрушается. Скоро этот дом рухнет, помяните мои слова.
— Рано или поздно рухнет любой дом.
Старуха вздохнула, запахнула поплотнее халат и заправила за ухо седую прядь.
— Поговорим о деле. Так зачем вы пришли?
— Мне хотелось бы посмотреть записи вашего мужа за последние шесть-семь лет.
— То, что он делал для американцев?
— Я… право же… не знаю. Мне хотелось увидеть материалы, над которыми он работал.
— Это и есть для американцев, — старуха закашлялась. — Видите ли, Мартиньо заключил контракт с каким-то фондом, в штатах. Они платили целое состояние. Муж целыми днями просиживал в библиотеках и в Торре-ду-Томбу, читал рукописи. Когда он возвращался домой, его ладони были покрыты пылью от старой бумаги. Иногда ее удавалось отмыть только щелоком. А однажды он вернулся возбужденный, счастливый как ребенок. «Мадалена, я на пороге великого открытия!»
— Что же это было? — нетерпеливо спросил Томаш, придвинувшись к собеседнице почти вплотную.