Кодекс Агента. Том 3
Шрифт:
Я киваю и улыбаюсь шутке старика, с замиранием сердца вспоминая тысячи иголочек, впивающихся в кожу, и безудержное желание слиться с этими самыми кусками стекла, которое испытывал, прикладывая маски к лицу.
Интуиция взвывает сиреной, и я мысленно с ней соглашаюсь.
Мне нужны все эти маски. Я должен ощутить их кожей лица. Каждую оставшуюся. Ощутить и обрести что-то, таящееся внутри древних артефактов.
Глава 14
Долгожданные откровения
Высотка на Каланчевской —
Белокаменная громада устремляется к небу четырьмя острыми шпилями, окружая нас массивными стенами с узкими окнами-бойницами, и я непроизвольно ежусь. Квадрат синего неба над головой так же призрачен и далек, как истинная свобода, о которой я мечтаю.
Мы с Трубецким останавливаемся перед Главным входом, и я с изумлением наблюдаю за снующими туда и сюда красноглазыми аристо разных возрастов.
— Нужно было соглашаться с предложением ехать в Архангельское, — недовольно ворчит Андрей, — но тебе же обязательно маску подавай!
— Буду должен! — примирительно заявляю я и морщусь от боли в животе. — Когда будем ехать обратно, не сжимай мой живот словно клещами, ладно?
— Да ты вел свой Урал как сумасшедший — я чуть не обосрался, сидя за твоей спиной! — возмущается Андрей. — Обратно поеду на машине — не хочу лишиться башки в восемнадцать лет!
— Ты забыл, что я теперь одаренный, и со мной ты как у Разделенного за пазухой?!
— Как у Темного в заднице, ты хотел сказать…
Двери высотки в очередной раз распахиваются, и на крыльце возникают братья Юсуповы, прилизанные и элегантные. Они облачены в черные приталенные смокинги, белые рубашки и красные бабочки под цвет глаз.
— Говорил же, что нужно костюмы напялить, а из-за тебя приперлись в джинсах, — продолжает нудить Андрей. — Выглядим как сраные бездари без гроша в кармане!
— Ты сегодня искрометен и легок: сама беззаботность и веселье! — говорю я, криво улыбаясь. — Я на такого Трубецкого не подписывался! Вечером пришлю ссылки на порно — тебе нужно срочно сдроч…
— Добро пожаловать, гости дорогие! — приветствуют нас Юсуповы, как обычно, хором.
— Добрый день! — отвечаем мы также хором, реализуя домашнюю заготовку.
— Твоя игра начинается! — шепчет Трубецкой сквозь зубы и широко улыбается в ответ на дружный смех братьев.
— А где статуя Основателя? — спрашиваю я и оглядываю небольшой сквер, разместившийся во внутреннем дворе высотки.
— Сразу быка за рога?! — с улыбкой произносит Радослав. — Она в Архангельском, здесь слишком мало места: после хорошей попойки куста свободного не найдешь!
— Нет, пить я сегодня не буду! — решительно заявляю я, с содроганием вспоминая последствия вечеринки у Апраксина.
— Значит, сразу в музей?! — спрашивает Бореслав. — Пойдемте внутрь!
Мы заходим в холл здания и окунаемся
— А можно с вами сфотографироваться? — кокетливо спрашивает одна из них, и не дождавшись ответа, бросается ко мне со смартфоном наперевес.
— Популярность в Телеграфе — она такая, — говорит Трубецкой подмигивая.
— Не завидуй! — поддеваю его я, с грустью оглядывая выстроившуюся ко мне очередь.
В этот самый момент я делаю два вывода. Первый: малочисленный Род — это хорошо, а Род, состоящий из двух человек — еще лучше. Второй: жениться на девушке из Рода Красных или Оранжевых ни в коем случае нельзя — многочисленные родственники могут залобызать до смерти!
Фотосессия длится довольно долго, Юсуповы и Трубецкой терпеливо ждут ее окончания у входа в музей, а я фальшиво улыбаюсь в камеры, вспоминая приютские уроки. Улыбаюсь и гадаю: что журналюги напишут о моих многочисленных фото с юными красноглазыми прелестницами?
— Помаду с правой щеки вытри! — говорит Трубецкой у входа в музей. — Духи великих предков не оценят!
— Как раз предки оценили бы, — возражает Радослав, — своей многочисленностью мы обязаны Основателю, у него было четыре жены и тридцать восемь детей!
— Да уж, ему выпала тяжелая доля, — язвлю я, со скукой осматривая уже привычные гобелены на стенах и портреты пращуров гостеприимных хозяев. — Особенно в процессе их зачатия!
— Он работал как швейная машинка, — поддерживает меня Андрей, и на серьезных лицах Юсуповых, наконец, появляются улыбки. — Если бы все наши предки брали с него пример, большая часть мира управлялась бы цветными, а не Темными, как сейчас!
— Предлагаю тебе начать с себя! — желчно советую я и решительно направляюсь в дальний конец музея, в его защищенную зону.
Я уже знаю, что все ценные экспонаты, в том числе и посмертная маска, находятся там. Юсуповы догоняют меня уже у стеклянной витрины, в которой покоится старинный артефакт. Кроваво-красная полупрозрачная маска освещена яркими лампами под тщательно подобранными углами, отчего кажется, что свет идет изнутри стеклоподобного материала, а не снаружи.
Радослав достает из кармана пульт управления, последовательно нажимает на несколько кнопок, и с потолка опускаются четыре решетки. Они надежно блокируют нас в небольшом пространстве вокруг ценного экспоната, и лишь тогда стекло сдвигается.
— Отец настоял! — равнодушно произносит Бореслав, достает из кармана белые перчатки и протягивает их мне.
— И правильно! — подыгрывает Трубецкой. — От этих бастардов всего ожидать можно!
Шелковые перчатки я надеваю с едва заметной полуулыбкой на лице. Приложив два пальца к губам, награждаю Андрея воздушным поцелуем и поворачиваюсь к витрине лицом. Наверняка служба безопасности Рода снимает меня на множество камер во множестве же диапазонов, но после слов Шувалова о тщательном изучении маски меня это не беспокоит. Судя по всему, свечение на внутренней их стороне вижу только я.