Кодекс Хранителя
Шрифт:
— Интересненько, — позволила Эвереста. — Разложи подробно, как умеешь, желательно в письменном виде.
Следующий час послушник кропотливо записывал роли, а Самсон все больше хмурился. От проработки характеров учащихся этим парнем бросало в дрожь. Перед ним не среднестатистический послушник сидел, а беспринципный мозг… Однозначно, если идея выгорит, что на первый взгляд было весьма сомнительно, то этот Хранитель получит отменную кликуху с легкой руки Виртуозова.
* * *
Ррухи тихо упала в объятия Хадисы и заплакала.
Хадиса молча гладила ее по голове и не могла понять, почему там, где у нее должно было возникнуть чувство, образовалось чёрное невнятное пятно, словно кто-то навесил ширму на ее боль.
Ее взгляд бездумно блуждал по палате, выхватывая детали: единственное окно, глухо запечатанное магией, ажурную вязь заговора, которая легла на стекло едва светящимися линиями, энергетическую сетку, плотной структурой вьющуюся вдоль стен, пола и потолка, яркие розетки лечащего заклинания над головой и под ногами феи, сотворившие некое подобие лабораторной колбы…
Пальцы демоницы механически зарылись в волосы Ррухи, а взгляд тем временем отметил косу, легшую на хрупкие плечи феи толстым канатом. На ее щиколотках и запястьях виднелись следы от въевшихся под кожу подавителей. Тело медленно вращалось вокруг оси, словно диковинный глобус: экспонат кунсткамеры в музее Изящных искусств… Вскоре взору предстала полуобнаженная спина, на которой начали пробиваться новые крылья, словно два диковинных стеклянных цветка, распустивших по единственному бархатному лепестку из-под лопаток.
За ее спиной раздосадованный неожиданными гостьями Рубин медленно опустил руку, радуясь, что успел наложить на Хадису эмоциональный блок. Уровень ее эманации выровнялся, что невольно обрадовало. Крамольные мысли, возникшие в голове, отступили на второй план. Грамотный блок получился, а главное — своевременный. Хоть бери и памятник себе ставь.
— Придурок, — процедил он Горру из своего угла, и оборотень от неожиданности вздрогнул.
— Стережешь? — нахмурился он.
Трахтенберг покачал головой и кивнул на дверь:
— Убери их, обрисуй ситуацию и впредь предупреждай меня. Не хочу быть свидетелем очередной свистопляски.
Оборотень его возмущения не понял. Наверное, ментального всплеска тоже не заметил. Что с врача возьмёшь…
Впрочем, спорить Горр не стал. Девчонок вывел молча и, заведя их назад в свою палату, плотно закрыл за собой дверь, оценил их общий ступор и начал говорить то немногое, что знал: о коконах, о посевах, о запрещенных уровнях трансформации и о произошедшем с адепткой возле палаты с феей.
Единственное, о чем он умолчал, — так это о том, что обеих девушек пожрали, и что путь в профессиональный магический мир им закрыт. Кто пожрал — на это вообще ответа не было.
— Где вторая? — Ррухи, как всегда, задавала неудобные вопросы.
Горр промолчал,
— Ваш декан расскажет…
— Разве он в Академии? — Голос Хадисы звучал непривычно звонко, словно ей горло сдавило, и словно она едва сдерживается, чтобы не заплакать. Почему она это спросила? Кирин и сама не понимала. Несколько минут назад все было абсолютно ясно. Словно в голове жила отдельная карта. А теперь черное пятно внутри разрасталось и пульсировало, отключая все больше чувств, скрывая от внутреннего взора всех и каждого. Она-то мозгом понимала, что должна плакать. Что-то опять с ней не то и не так.
Опять проклятие? Когда и кто успел?
— Придет и расскажет, — сглотнул Горр и невольно почесал татуировку на своем запястье. Ррухи, проследив этот его неосознанный жест, неожиданно ощерилась:
— Ненавижу тебя! — И вылетела из палаты.
Хадиса же вовремя вцепилась в руку Горру и прошептала:
— Будь на моем месте сестры, ты бы без сожжённых мозгов не вышел.
Одернув руку, парень невольно попятился, понимая, что его начинает колотить от странной неконтролируемой ненависти…
Сложилось впечатление, словно Кирин абсолютно точно знала, что собой представляли обе феи. И от этого становилось поистине страшно.
* * *
Заклинание Анониса все не оканчивалось успехом, и он требовал раз за разом повторять мерзкие вещи и копить силу. Октопус делал, задумчиво открывая в себе все новые и новые грани морального извращения. Это было чревато, но ему откровенно не хотелось отсиживаться в пещерах, и потому как послушный адепт он снова и снова послушно делал мерзости.
Разве только обещанную тушенку не сварил.
В тот момент, когда заклинание все же сработало и окутало черной пеленой их двоих, за спиной задрожали глыбы, формируя каменного голема. Пространство сжалось до мелкой точки, вдавив тело непередаваемой массой. Казалось, его вытянули в тонкую нить и собрали заново, не забыв подогреть каждую нервную клетку. А потом собрали вновь, попутав части тела местами.
Кнут яростно хохотал, захлёбываясь, а Октопус понимал, что его кожа мерцает черным. Метка, что привела их прямо в кабинет ректора, исчезла. Черная тьма, окутавшая Хранителя, — нет…
Упав на пол, они, не шевелясь, пытались отдышаться и собрать мысли в адекватное состояние. Получалось плохо. Окровавленные и побитые, они фонили одновременно и светом, и тьмой, порождая множество вопросов в незакаленных умах… Собрание, проводившееся под чутким контролем Эвересты, неожиданно захлебнулось общей тишиной.
— Продолжайте на улице, — наконец выдохнула Эвереста, с убийственным спокойствием выпроваживая тройку парней вон, а после уверенно обратилась к секретарше, насиловавшей печатную машинку. — Марита, медиков сюда, пятерку как минимум.