Кодекс пацана. Назад в СССР
Шрифт:
— Я все знаю. Так надо! — проговорил Ковальков и повернулся к Коржеву. — Сколько вам нужно времени для допроса?
— Он будет заключен под стражу до окончания расследования. Пока не выяснится, что на самом деле случилось. Уйми своего крепыша или он тоже отправится с нами, — процедил следователь.
Гурыль тут же вскинулся. Лицо красное, на висках капли пота.
— Я согласен! Поехали вместе! Чё ты головой мотаешь? Зарядить в нюхальник одному из напарников? — он мотнул круглой головой в направлении угрюмых милиционеров.
—
Милиционеры открыто ухмыльнулись Гурылю в лицо. Один сплюнул на землю, почти попал на кроссовок. Гурыль сдержался, хотя желваки ходили ходуном. Оба здоровяка разочарованно повернулись к машине.
Я ловил взгляд Ковалькова, но следователь смотрел в сторону играющих. Я положил сумку с одеждой на землю.
— Гурыль, спасибо за помощь.
— Садись! — следователь открыл дверь «Уазика».
Гурыль попытался дернуться за мной, но широкая ладонь Ковалькова легко остановила подопечного. Они перекинулись парой слов, к сожалению, я не смог расслышать сказанное — садился в машину.
Ладонь следователя толкнула в спину ещё раз. Нагретое нутро машины швырнула в нос запах затхлости, табака и какой-то непонятной кислятины, словно в кабине кого-то стошнило и рвоту отчистили не до конца. Двое залезли вперед, а с левой стороны сел Коржев. Здоровенный оперативник примостился справа. Я оказываюсь зажат между твердыми телами, как орех в зубах Щелкунчика.
— Ну чё, парень, добегался? Пора остановиться и подумать о жизни! — обернулся к нам водитель и добавил. — И о смерти!
Прокуренные зубы расплылись в довольной улыбке. Картофельный нос сморщился гармошкой, когда уголки губ разъехались в стороны. Ощущение власти явно доставляет ему удовольствие.
Коржев смотрит на меня так, словно уже опускает меня в серную кислоту. С размаха хлопает дверь, машину покачивает.
Поворачивается в замке ключ зажигания, под ногами несколько раз вздрагивает пол. Звуки лязгающего железа заполняют салон, мотор никак не хочет заводиться. Машина чихает и трясется как курильщик с многолетним стажем…
Мы начинаем движение в сторону неизвестности…
Глава 25
— Ну что, будем сразу признаваться или в молчанку поиграем? — глядя перед собой, спросил Коржев, когда мы выехали за пределы Южи.
Я счел за лучшее промолчать. Признаваться во всём и хоронить себя заживо? Ну да, нашли дурака…
Коржев огорченно вздохнул и коротко влепил локтем в солнечное сплетение. Резко, словно щелкнул кнутом
Твою маму, как же больно! Тут же сбило дыхание, жаркий взрыв в груди заставил согнуться.
Лбом ударился о подголовник, успел увидеть в серой обшивке круглую дырочку с обгорелыми краями — память от неаккуратно курившего пассажира. Крепкая рука оперативника потянула за шиворот назад. Тело разогнулось, я
— Я предупреждаю всего один раз. Если не начнешь говорить сам, то будет больно и неприятно. Нам всё известно. Корефан признался, что это ты порешил того пацаненка. Мне немного жаль тебя. Очень немного. Хэк! — локоть без размаха въехал в нижнюю челюсть.
Зубы клацнули со звуком ружейного затвора. Я чуть не прикусил язык, когда голова откинулась назад. Во рту появился металлический привкус крови, от боли помутилось в голове.
Что говорить? Как выкручиваться?
Когда же это закончится? Непонятные смерти, непонятные люди, непонятные ситуации, непонятный следователь и очень понятный я?
Широкая ладонь сержанта удерживала за шею. Он придерживал меня, когда от следователя прилетело ещё два удара в грудь, потом тоже присоединился к веселью. Я старался закрыться от ударов, но это мало помогало.
Я закрывал голову и грудь, но тычки попадали по спине, ногам. Хорошо ещё, что из-за тесноты кабины мужчины не могли сильно размахнуться. В лобовом стекле мелькали проплывающие березы, ели, сосны. Выскочил бы наружу, но с двух сторон падают вихри из кулаков и локтей.
Не дать им понять, что мне страшно. Держаться, не показывать… Удар по затылку и в голове вспыхнула сверхновая. Им не сломать меня. По носу…
Блин!!! Как же больно.
Очередной удар, попавший в челюсть, оборвал что-то внутри. Меня захлестнула волна бешенства, кровь ударила в лицо, запылали щеки. Гандоны! Я открыто взглянул в лицо Коржева.
В глазах следователя возник живой интерес. Пропала скука, он даже чуточку улыбнулся. Жесткие костяшки врезались в мою челюсть, проехались по носу, дернули кожу на скулах. Но я не почувствовал боли, лишь ярость взрывала мозг изнутри. Ноздри бешено раздувались и у него, и у меня. Руки сами собой начали блокировать удары. Я пропускал удары вскользь, не позволял ударить в полную силу. У него, кроме интереса, показывается ещё и изумление. Оперативник начал рыться в кармане куртки.
— О-о-о, терпила ещё и рыпается! Дайте-ка, я ему тоже навезу! — повернулся милиционер спереди.
— Не лезь! — прохрипел Коржев.
Сжатые кулаки затрещали от нахлынувшего гнева. Тело напряглось, превратилось в сплошной комок мышц. Удары не чувствовались. Мутная красная пелена завесила взгляд. Звук урчащего мотора, глухие хлопки по телу, отдаленный разговор милиционеров — все слилось в одну сплошную волну шума, который удаляется и в то же время присутствует рядом.
Внутри горел ярким пламенем клубок огня. Капли раскаленной лавы разлились по всему телу. Что-то рвалось наружу, ломало тонкие преграды сознания. Что-то незнакомое, гневное и разрушительное. Руки костенели, ноги превращались в стальные столбы, позвоночник сгибался дугой.