Кофейня мадам Мирабель
Шрифт:
Клод первым покинул карету и предложил мне ладонь.
– Мадам.
Опираясь на твердую мужскую руку, я обвела взглядом людный, усыпанный скверами и парками двор, инстинктивно выискивая в толпе плечистую фигуру Алекса. Даже если он здесь был, я его не заметила. Зато – стоило приблизиться к настежь распахнутым массивным дверям парадного входа, ко мне незамедлительно хлынули «подруги» Мирабель, каких девушка за годы заточения в имении мужа успела забыть.
– Бель, дорогая, это ты? – Воскликнула миниатюрная девица в чересчур откровенном черном платье с жуткими рюшами.
– Летиция, рада тебя видеть, - ласково улыбнулась, безупречно играя роль. – Как видишь, я.
– Бель, это правда?
Нахмурилась.
– О чем ты?
– Твой муж сказал, ты была при смерти. Врач выходил тебя, но из-за приема лекарств… эм, твой рассудок помутился и теперь ты не отдаешь отчет своим действиям, - склонившись ко мне вполголоса, сообщила Летиция, обмахиваясь веером. – До той степени, что рискнула подать на развод.
Я чудом не выплюнула ругательство.
– Йен такой шутник, - перевела всё в шутку и улыбнулась. – Я прекрасно себя чувствую и даже открыла собственную кофейню.
Летиция и присоединившиеся к ней дамочки сморщили носики, пропустив эти слова мимо ушей. Их ветреные головки были забиты скользкими слухами.
– Но Бель, Веймаер утверждает – ты совершенно невменяема в последнее время. – В разговор вступила хорошо знакомая мне мадам Роваль: - Он предупреждал держаться от тебя подальше, представляешь?
– Серьезно?
– Да.
Я закипела от негодования.
Представляю, как это выглядит со стороны. Заботливый и любящий муж печется о здоровье больной молодой супруги, а она из-за своего ненормального состояния не способна оценить его трогательные поступки, да к тому же – неблагодарная – подала на развод!
– Бель, ты действительно душевно больна? – Словно не слыша меня, поинтересовалась вульгарная баронесса Климентина, наряженная в алое пышное платье, роднившее её с тряпичной детской игрушкой.
– Милая, скажи правду, - поддержала ее гадкая Жюль, положившая свою ладонь мне на руку. – Мы – твои лучшие подруги. И всё – поймем.
Дамочки взирали на меня с таким злорадным сочувствием и неприкрытым любопытством, что стало тошно. Высшее общество Ривтауна – хуже зловонного болота. Зависть, фальшь, лицемерие, неприкрытая лесть. Я здесь исключительно по просьбе Алекса, и как только приём завершится – сбегу в уютный и родной нижний квартал и навсегда забуду дорогу к королевским покоям.
– Бель, милая, не молчи, - настаивали «подруги», сверля меня прищуренными взглядами.
– Нам можешь довериться.
– Мы сохраним твою тайну.
– Честное слово, подруга.
К счастью, отвечать не пришлось. В холле наметилось движение и приглашенные хлынули в отведенный для приема роскошный зал. Девицы, тотчас забыв о «подруге», подхватили пышные подолы и, восторженно переговариваясь, поспешили за остальными.
К горлу подкатил горький комок.
Среди разодетой толпы я рассмотрела бывшего мужа под ручку с матушкой.
Йен, как всегда красивый и элегантный, облачился в подчеркнуто-строгий костюм темно-коричневого оттенка с серебряным шитьем, на шею повязал
Придерживая легкий подол небесного оттенка, я прошлась по залу, отмечая неприлично дорогое убранство. Мебель из красного дуба, полы из сосны, золото, серебро, хрусталь, мрамор. От обилия драгоценностей на гостях рябило в глазах. На улице стремительно темнело: над головой сияли громадные люстры, а из распахнутых настежь окон, выходящих на узенькие балкончики, врывались ледяные порывы.
Сделав по залу круг и приметив, как минимум, с полсотни знакомых Бель, среди которых отчетливо выделялся управляющий королевским банком мсье Хок с немолодой, но симпатичной женой, а так же мой компаньон, владелец портовых складов, господин Отул в окружении семейства, я отошла к столам с напитками. В хрустальных бокалах сверкали соки и винло. На плоских серебряных блюдах гостям предлагали канапе, овощные салаты в крохотных тарталетках, паштеты, фруктовый мармелад, кексы и пудинги, а так же сыр и клубнику.
Подхватив бокал с соком, прекрасно осознавая, что терять ясность ума – ни к чему, сделала глоток и расслышала звуки музыки. Шумные господа и дамы разбились на пары и отправились танцевать. Оставаясь к толпе спиной, стискивая кулак добела, я не сразу разобрала шелест одежды.
Ее приторно-холодный голос застал врасплох:
– Йен уже сделал мне предложение. Мы поженимся, как только вас официально признают невменяемой, мадам.
Я резко оглянулась, упираясь взглядом в напудренное личико баронессы Терим. Невысокая брюнетка с красивыми глазами и ужасно надменным выражением кукольного личика, растянула губы в улыбке.
– Вы не ослышались, Мирабель. Герцогу вы больше не интересны.
– Простите? – улыбнулась высокомерной сопернице, пряча внутренний озноб и лютую неприязнь.
– Йен не проигрывает. Уж вам-то это должно быть понятно. Как-никак, состояли четыре года в браке.
– Серьёзно? – Стискивая хрустальный бокал до боли, не сводила с любовницы Йена прищуренных глаз.
– Как только Йен займет трон королевства, вас отошлют в больницу для душевнобольных. Он уже обо всем позаботился. Да, да, не удивляйтесь. Для несчастной жены будущего короля там подготовили скромную одиночную палату и ждут ее с нетерпением.
Воздуха отчаянно стало не хватать. Как я сразу не догадалась?
Вот для чего Йен распустил слухи среди высшей аристократии о якобы нездоровом поведении «любимой» жены. Не сумев выиграть пари честным образом, не добившись от беглянки Мирабель ответной благосклонности, он задумал объявить меня ненормальной и с честной совестью упечь до конца моих дней в больницу. Подданные, разумеется, поддержат молодого монарха в его отчаянии и скорби, а чуть позже, когда всё утихнет, с пониманием отнесутся к новой женитьбе на сильной и здоровой аристократке.